Роджер Зилазни - Остров мертвых

— Тогда причина в том, что он смертельно напуган и счастлив, что остался жив. Его чуть не съели — и боадил, и Куреты[101]. Он просто спасается бегством.

— Прекрасно. Тогда пусть бежит. Пусть всучит им плохой отчет.

— Но он не может. Если уж они настроились покупать, его отрывочные сведения их не удовлетворят. Они просто пошлют кого-нибудь другого, кто покруче, чтобы закончить это дело. Если мы убьем Миштиго, они будут знать, что мы — это реальность, что мы еще протестуем, что мы и сами крутые.

— …Но он не боится за свою жизнь, — сказал я задумчиво.

— Нет? Тогда что?

— Не знаю. Но должен раскопать.

— Каким образом?

— Думаю, я его спрошу.

— Ты просто псих! — И она отвернулась.

— Или будет по-моему, или никак, — сказал я.

— Тогда уж все равно. Это не имеет значения. Мы уже проиграли.

Я взял ее за плечи и поцеловал в шею:

— Еще нет. Вот увидишь.

Тело ее напряглось.

— Иди домой, — сказала она. — Уже поздно. Слишком поздно.

Так я и сделал. Я вернулся в просторное старое жилище Иакова Коронеса, где остановились Миштиго и я и где прежде был и Фил. Я занимал комнату, где он умер, и спал там же, где спал он. Его «Освобожденный Прометей» еще лежал на письменном столе возле пустой бутылки. Он говорил мне о своем собственном уходе, когда вызывал меня на связь в Египте, и у него был сердечный приступ, и ему пришлось через многое пройти. Казалось, что по такому поводу он мог бы оставить какое-то послание старому другу.

Поэтому я раскрыл скучную эпику Перси Биши и заглянул внутрь.

Послание его было написано на чистых страницах в конце книги по-гречески. Однако не на современном греческом. А на классическом.

Там было примерно вот что:

«Дорогой друг, хотя я ненавижу писать, не переписывая затем, я чувствую, что мне лучше поторопиться. Я в неважном состоянии. Джордж хочет, чтобы я улетел в Афины. Я тоже хочу, утром. Но однако прежде рассмотрим поближе наше дело…

Сделай все, чтобы веганец отбыл с Земли живым и невредимым.

Это важно.

Это самая важная в мире вещь.

Я боялся рассказать тебе раньше, потому что допускал, что Миштиго может оказаться телепатом. Вот почему я не был с вами с самого начала поездки, хотя мне этого так страстно хотелось. Вот почему я притворялся, что ненавижу его, лишь бы побыть в стороне от него, насколько это возможно. Только убедившись в том, что он не телепат, я предпочел присоединиться к вам.

Я подозревал, что через Дос Сантоса, Диану и Хасана Редпол, должно быть, хочет его крови. Я полагал, что если он телепат, то сразу же об этом узнает и предпримет все необходимое для обеспечения своей безопасности. Если же он не телепат, то в этом случае я был полон веры в твою способность защитить его почти от всего и всея. Включая Хасана. Но я не хотел, чтобы до него дошло то, что я знаю. Однако в случае необходимости я бы предупредил тебя.

Татрам Миштиго, его дед, чудеснейшая и благороднейшая личность. Он философ, великий писатель и общественный деятель, оказывающий бескорыстную помощь своему народу. Я познакомился с ним во время своего пребывания на Тайлере тридцать с лишним лет назад, и позднее мы стали близкими друзьями. С тех пор мы с ним поддерживали связь, и даже тогда, давным-давно, он просвещал меня относительно веганских планов объединения, где рассматривалась роль Земли. Я поклялся держать все в секрете. Даже Двор не подозревал о моей осведомленности. Если бы все это всплыло раньше времени, для пожилого человека это было бы катастрофой — он бы утратил весь свой авторитет.

Веганцы находятся в весьма затруднительном положении. Наши эмигрировавшие соотечественники, земляне, только упрочили свою экономическую и культурную зависимость от Веги. Веганцам же дали понять — и очень наглядно! — в дни восстания Редпола, что здесь, на Земле, есть местное население, имеющее собственную сильную организацию и желающее восстановления нашей планеты. Веганцы хотели бы того же. Земля им не нужна. Для чего? Если они хотят эксплуатировать землян, то на Тайлере таковых гораздо больше, чем здесь, на Земле, — но они и не эксплуатируют; или же в небольших масштабах и без злоупотреблений. Наши бывшие сами предпочли эксплуатацию своего труда там возвращению сюда. О чем это говорит? Возвращенство — это мертворожденное дитя. Никто не хочет обратно. Вот почему я ушел из этого движения. Думаю, что и ты по той же причине. Веганцы не хотели бы заниматься проблемой нашего собственного дома. Наверняка они хотели бы его посещать. Для них приехать сюда и собственными глазами убедиться в том, что мы сотворили со своим миром, и поучительно и отрезвляюще, это их ставит на место да и просто-напросто приводит в ужас.

Что им было нужно, так это обойти наше правительство-в-отсутствии на Тайлере. Тайлериты не спешили отказываться от своих требований по поводу налогов и существования Конторы.

Однако после множества переговоров и всяких экономических преследований, включая требование полного веганского гражданства для наших бывших, выленилось, что какие-то средства решения вопроса были найдены. Осуществление этого плана было поручено Штиго генам, прежде всего Татраму.

В конце концов он, по собственному своему убеждению, нашел способ, как возвратить Землю в автономное состояние при сохранении целостности ее культуры. Вот почему он и отправил сюда своего внука, Корта, чтобы тот сделал «обзор». Корт — довольно странное существо; подлинный его талант — это действие (а талантливы все Штиги), и еще он обожает позировать. Думаю, что он ужасно хотел сыграть роль чужака, и уверен, что у него это получилось мастерски. (Татрам говорил мне также, что это будет последняя роль Корта. Он умирает от drinfan, которая неизлечима; полагаю, что это еще одна причина, почему выбор пал на него.)

Верь мне, Константин Карагиозис Коронес Номикос Конрад (плюс все остальные твои имена, которых я не знаю), когда я утверждаю, что он занимается вовсе не проверкой недвижимости, отнюдь.

И последнее, если можно. Дай мне слово, что он будет жить, выполни свое обещание и не выдай мою тайну. Когда ты все узнаешь, то не пожалеешь об этом.

Прости, что я так и не закончил элегию, посвященную тебе, и пропади ты пропадом за то, что отнял у меня мою Дару, тогда, в Керчи. — Фил».

«Что ж, очень хорошо, — решил я, — значит, веганцу не смерть, а жизнь». Фил все сказал, и я ничуть не сомневался в его словах.