Сергей Булыга - Ведьмино отродье

А глаз уже и вовсе отклонился к западу, застыл. Жара, ни ветерка, на горизонте пусто. А этим снова подают - теперь уже накрутыши; гребут они, дымят - и смрадный, душный, едкий чад густо висит над палубой.

И вдруг...

Сперва Рыжий подумал, что это ему только показалось, но все-таки навел подзорную трубу - на юг, конечно же строго на юг...

И опустил, лапы его дрожали. Немного постоял и успокоился, опять навел...

Ошибки не было - это действительно большая стая птиц летела с юга. И... Да, Сэнтей всегда упрямо утверждал, что это ничего не значит, ибо у птиц нет разума, а есть только один слепой инстинкт, что Беррик Лу это прекрасно показал и доказал. Так, по его теории, птицы, закончившие свой жизненный путь на Земле, улетают на юг, в Океан, и там гибнут в черных штормовых волнах, а вместо них из белой океанской пены рождаются другие птицы. Вот, если быть предельно кратким, примерно таким образом почтенный Беррик объясняет, почему это птицы, улетающие от нас осенью, покрыты черным оперением, а прилетающие весной - сплошь абсолютно белые, а так, во всем остальном, это одна и та же порода, один вид. Но если это даже так и Беррик прав, то разве не достойно нашего внимания такое удивительное место, где смерть одних приводит к рождению других? И...

- Ар-ра-ра-ра! Ар-ра! Ар! Ар!

Это гребцы кричат: они смотрят на юг, на стаю птиц - а теперь уже и им, на палубе, прекрасно видно птиц - и их восторгу нет предела. Р-ра, ну еще бы! Птицы летят - и этих птиц несчетное множество. Правда, они вовсе не белые, а черные, и отчего ты вдруг решил, что будут белые? Нет, черные. И ух как высоко они летят! Какой густою чередой - как грозовая туча. Летят, летят, что-то кричат...

А с палубы:

- Да это ж гуси! Гуси! Ар-ра! Ар-ра! Гуси летят! Там - континент! Земля! Ар-ра!

И все они, весь экипаж, стоят, задрав головы, кричат. Один лишь адмирал молчит, но тоже смотрит вверх. И вот уже он даже взялся за очки, чуть сдвинул их, чтоб лучше рассмотреть, - конечно, так ведь оно лучше, в темных очках разве чего... Нет, вновь прикрыл глаза очками, усмехнулся, сел на бухту каната, смотрел на гребцов. А гребцы - все смотрели на небо. А в небе черной непроглядной тучей летела стая птиц. И то были совсем не гуси Рыжий смотрел в подзорную трубу и потому мог рассмотреть летящих птиц куда подробнее. Гусь, он какой? Гусь, первое... Да что и объяснять! Где это видано, чтоб у гусей были такие клювы и такие шеи? А лапы... Вон, у вожака, он впереди, когти на лапах - словно шпоры. А как вожак летит! Да он и не летит - парит: совсем не машет крыльями, крылья расправлены, чуть-чуть только изогнуты - и ветер на них перья рвет и загибает, треплет, треплет. Там, в вышине, должно быть, очень сильный ветер, там уже, может, даже шторм, а птицам все равно - они летят густою грозовою тучей все ближе к солнцу, ближе, ближе, а вот уже вожак коснулся клювом солнца, и вот уже закрыл его, а вслед за ним - другие. Сколько их! Какая тень от них! Такая, словно уже ночь! Ар-ра! И...

Глава восьмая

МРАК

Гр-рохот! Гр-ром! И ветер взвыл! Он и действительно родился прямо здесь, меж парусов - и как рванул! Галера затрещала, вздыбилась и замерла... И снова шквал! Еще один! Еще! Вверх-вниз, вверх-вниз. Валы вздымались, падали, "Седой Тальфар" бросало, словно щепку, весла ломались, парус лопнул и бил по палубе крылом огромной птицы. Визг! Пена! Паника! А птицы...

А птиц уже не было! И солнца больше не было; была лишь туча - черная, как смоль, а в туче - всполохи, огонь, гром, молнии, вой ветра, хохот, рев и перестук, зловещий перетоп копыт Небесного Сохатого. Вот так-то вот! Нет бесконечности, нет космоса и нет иных миров, все это заумь тайнобратьев, а есть лишь Земной Диск и Небо - твердь, и Солнце - ложный бог, и, главное, конечно же Луна - мы ее дети. А тем, кто отвернулся от нее, забыл ее, тем...

Гр-рохот! Гр-ром! И грозный перестук! И - тьма кромешная! И ливень! И волны с борта на борт, с борта на борт, и адмиральский крик: "Всем по местам! Всем... Ар-р!.." А парус бьет! И ветер затыкает пасть, и страх тебя корежит, давит, душит, и страх в тебе вопит: "Смотри! Смотри! Вот, где ты! Вот, смотри!" И смотришь ты, и видишь... Нет, не видишь. Ведь этого не может быть, все это только кажется, все это наваждение, обман. Ты, чтоб стряхнуть его, мотаешь головой, кричишь, а волны бьют тебя, швыряют и рвут тебя от леера, а в тех волнах - во всех - глаза, глаза, глаза, одни только глаза и больше ничего, они призывно смотрят на тебя, ты уже видел их, эти глаза, ты помнишь их, когда-то ты искал их и надеялся, что если снова встретишь их, то сразу же... А сразу что? А ничего! И вот теперь вон сколько их вокруг, этих заветных глаз, не перечесть, ты их когда-то видел в Дымске. Тогда ты бегал по реке, по льду, искал их, звал, молил - и вот они явились, иди же к ним, чего вцепился в леер? Ведь не обман эти глаза, а явь. Так что же ты? Чего ты ждешь? Ты, может, ждешь совета от монеты? Так глянь же на нее - и там такой же глаз. Глянь! Глянь! Ну, лапу разожми, достань ее, монету, из-за пазухи, ну, что же ты не разжимаешь, а? Чего цепляешься? А? Р-ра! Л-луна! Где ты? Приди же к нам, Л-луна! Мы твои блудные дети, спаси нас, спаси!..

Но нет ее, и тьма кругом, и грохот, молнии, и волны - с борта на борт, с борта на борт. "Тальфар" трещит, гребцы визжат. А ветер все сильней, а волны - круче, а перестук копыт Небесного Сохатого уже над самой головой, в глазах темно, а лапы впились в леер, а волны рвут тебя, на лапах - кровь, но нет, не отпущу, так и пойду ко дну, но их не разожму: вой, визг кругом, и...

Адмирал! Упал на Рыжего и крепко обхватил его, и лапы отрывал от леера, кричал "Отдай! Отдай!", а ты не отдавал, но адмирал не отступался и снова рвал, снова кричал и головою бил по голове, и больно было, очень больно, очень, и силы таяли, и лапы разжимались, а те глаза - в волнах смотрели не мигая на тебя и ждали, ждали, ну а твои глаза все затекали кровью, затекали, пока...

Вдруг тьма! Да нет, совсем это не тьма, а это просто Ничего, то есть сплошная пустота, где нет уже ни тьмы, ни света, где нет ни тишины, ни грохота, ни страха, ни решимости - там, как и в бесконечности, совсем нет ничего, на то оно и Ничего - Великое, Всеобъемлющее, Всепожирающее, Абсолютное Ни-че-го. И потому, провалившись в него, Рыжий не знал, как и когда и почему этот ужасный шторм все же закончился, и как они тогда спаслись, и почему. Рыжий очнулся уже только утром, когда все это было уже давно позади. Рыжий лежал, не открывая глаз, не шевелясь. Лежал он на спине. Лежал и слушал. Было тихо. Так тихо, словно он действительно уже не на "Тальфаре", а в Глухих Выселках, в Лесу после дождя, когда тучи развеялись, вновь показалось солнце, а ты лежишь в густой траве, зажмурился и слушаешь, как Лес молчит. А Лес после дождя всегда молчит: все затаились, потому что знают, что в такой час воздух особенно прозрачен, и этот рык, который развалился под кустом, хоть и зажмурил глаза, но не спит. Да и зачем ему лежать с открытыми глазами, когда ему и так все ведомо?! И то! Зачем ему теперь, после дождя, глазеть по сторонам? После дождя ему и нюха предостаточно. Да еще как предостаточно! Ведь он после дождя чует добычу втрое лучше, чем обычно, так как дождем прибило пыль и смыло старые следы, а новые...