Сергей Булыга - Ведьмино отродье

И так с той ночи все и повелось - "Тальфар" спешил на юг, только на юг при ровном и попутном ветре день, два, четыре, семь, на все вопросы баковых вы отвечали четко, кратко, ясно: да, несомненно, да, конечно, да, вот сам посмотри, убедись, вот она, карта, вот наш курс, а как ты еще думал, все точно! А вечерами, запершись у себя в каюте, вы тщательно сверяли лаговые записи и отмечали ветры и течения, прокладывали курс... а после адмирал вводил поправку в вычислениях, ибо зачем их - тех, других - пугать, зачем им знать, как далеко уже ушли? И вместо сорока записывалось двадцать, а вместо тридцати пятнадцать лиг... А утром, приосанившись, Вай Кау выходил к грот-мачте и оглашал координаты, курс, а экипаж, еще сидевший у котлов с чадящим варевом, внимательно выслушивал его. И верил ему. Или, может, не верил, но разве так, на слух, чего поймешь, чтоб после с толком возразить? Вот и кивали они, и не спорили, хватали, обжигаясь, варево - бобовый суп, круто заправленный обманкой с солониной. А после: "К банкам! Порс!" - и вновь они весь день гребли, а вечером ложились в дрейф, и вновь - бобовый суп, шабаш, огня не разводить, скрип переборок, палубы...

А ты, накинув черный плащ просмоленной акульей шкуры, неслышно выходил на ют и замирал, смотрел на Гелту, Эрнь, на Восходящий Дым, Забытую Свечу... А если небо было чистое, тогда на юге уже можно было рассмотреть и новые, пока еще нечетко различимые созвездия. Им и имен-то еще не было придумано, но ты, однако, узнавал и их, ибо о них было указано в тех засекреченных отчетах... Но все это было, конечно, не то, совсем не то, ведь той - единственной - звезды, которая живет над Океаном, на южном небосклоне пока не было. А может быть, ее и вовсе нет, может, все это выдумки для легковерных простаков. Р-ра, несомненно! Это выдумки! Забудь о них! Флаг-штурман, делай свое дело! И он делал его: ночь, две, четыре, шесть ночей подряд он выходил на палубу и расчехлял квадрант, настраивал его и, повернувшись к северу, брал высоту стояния Неподвижной Звезды. Сперва та высота была в пятнадцать градусов, потом в четырнадцать, потом в тринадцать... Значит, еще через семь-восемь дней такого курса они достигнут широты экватора, и тогда Неподвижная Звезда окончательно уйдет за горизонт, ее уже больше не будет видно. Конечно, и тогда, на широте экватора, и даже южнее, в небе останется немало хорошо знакомых нам звезд, но все они, увы, подвижны, в течение ночи они проходят по небосводу длинный путь, и поэтому по ним никак нельзя определять направление сторон света. Неподвижно, всегда на одном месте, точно на севере, в небе стоит только одна Неподвижная Звезда, но мы уходим от нее все дальше, дальше, она опускается над горизонтом все ниже, ниже... И поэтому, начиная от экватора, направление сторон света можно будет определять только по компасу. А если компас вдруг откажет? Вот именно поэтому, боясь потерять из виду Неподвижную Звезду, весьма и весьма немногие решаются пересекать экватор. А если говорить и вовсе откровенно, то далее на юг идут только лишь те, кто твердо верит в то, что там им непременно встретится магнитный остров, сложенный из золота. На этот остров, мол, ниже экватора сами собой укажут наши компасы... Но разве может быть магнитным остров, сложенный из золота? Магнитным может быть только железо, но никак не золото. А золото...

Что золото?! Дело совсем не в золоте. И ты, закрыв глаза, стоял на палубе; смотреть на небо тебе больше уже не хотелось, но и в каюту возвращаться - тоже. Но все-таки вернулся, лег. Думал, заснешь. Так нет! Лежал, ворочался, тяжко вздыхал и думал, что вот, мол, и прошли они, семь этих дней и шесть ночей, и наступила ночь седьмая - и тоже ничего не изменила; ты выходил, смотрел, но снова ничего не высмотрел, вернулся и снова лежишь, да нет, уже вскочил, сидишь пень пнем на гамаке, стопы свесил, тьма непроглядная кругом...

И вдруг словно огнем тебе в глаза! Р-ра! Р-ра! Вот ты ворчишь, скрипишь себе под нос - ты сомневаешься. А что, скажи, ты сжимаешь в горсти? Монету. Золотую! Да, вот и весь тебе ответ - она же ведь из золота, но в то же время магнитная. Так что же тогда получается? Что эта сказка для других, для черной кости, скотов, косарей - суть истинная правда?! Да если это так... Ого! Ого! И Рыжий еще крепче сжал монету...

И вдруг почувствовал...

Глаз на монете шелохнулся! Потом еще, еще... и сдвинулся, ушел на четверть к западу. Не может того быть! Рыжий поспешно разжал лапу и повертел ее и так, и сяк...

Нет, тьма в каюте, ничего не видно. Тогда он спрыгнул с гамака, прошел к столу, зажег фонарь, поднес монету к компасу...

Да, отклонение весьма заметное - на четверть к западу, никак не меньше. Ночь, тьма кругом. Волны толкутся в борт, толкутся, корабль весь скрипит - от киля и до клотика. А Океан совершенно спокоен. Так и в Лесу грозы еще не видно, а скрип уже стоит, и ветер рвет листву, и Хват уже кричит: "Сынок, домой!" Только какое там, он разве тебя дозовется?! Ты еще мал, ты глуп, и тебе кажется, что, может, погремит да и уйдет, ну, рядом пронесет и там пожжет, а нас не тронет. Это потом уже, когда ты, повзрослев, начнешь соображать...

Р-ра! Рыжий встал...

А ох тяжело было вставать! Страх так и прижимал к скамье, давил, и сразу вспомнились "Казенные Дела", том пятый, приложения... Тьфу! Блажь! Да мало ли чего они могли там понавыдумывать!

И все же он не выдержал, окликнул:

- Кау! - немного подождал, и снова, куда громче: - Кау!

Вай Кау вскинулся... и снова лег. Но он уже не спал, хоть и глаза его были закрыты, потому что теперь он сопел совсем не так, как он сопит во сне. Гм, чего это с ним? Чего это он вдруг затаился?

Но вот он, адмирал, заворочался, пошарил возле себя лапой, нашел очки, надел их, потом неспешно повернулся к свету и недовольно спросил:

- Ну, чего тебе?

- Монета! - взволнованно выпалил Рыжий. - Она сменила показание. Ушла на четверть к западу. Я думаю - не зря это. И надо бы и нам, как и она, тоже на четверть...

- Хва!

Рыжий замолчал. Вай Кау медленно, очень старательно, вытер лапу об лапу, а после снял очки и стал смотреть...

Но совсем не на монету, а на фонарь, стоявший на столе. В адмиральских глазах ярко и очень отчетливо отражалось желтое пламя фонаря, а красный свет из них совсем исчез... Нет, не совсем, а был только едва заметен. Р-ра, вот так да! Вай Кау смотрит на огонь - и не через очки - и не отводит глаз, не щурится. А ведь прежде чуть что, так он сразу злился, приказывал: "Убрать его! Задуй!" А тут вот смотрит, смотрит...

Но вот наконец Вай Кау зажмурился. Надел очки. Медленно лег на спину, задумался. Долго молчал, потом сказал:

- На четверть к западу. Что ж, значит, такое здесь магнитное склонение. В этих местах магнитное склонение - на четверть к западу.

- А компас тогда почему не отклоняется? Он как показывал на Неподвижную Звезду, так и сейчас тоже самое.