Сергей Булыга - Ведьмино отродье

И завизжали боцманские дудки: "Порс! К веслам! Порс!" и молча, как всегда, строй вдруг рассыпался, и они ринулись, запрыгали, посыпались по трапам вниз, а дальше - кто куда...

И вновь они гребли: вставали, рвали на себя и падали, вставали, рвали, падали, замах за третью линию, ритм два и два, прошло две склянки, три, четыре, пять, гонг, смена, вновь гребли, ритм не снижали. А ветра не было, и солнце жарило нещадно, и духота была невыносимая, и соль ела глаза... Тогда они убрали паруса и растянули их над палубой - не помогало. Вино и сухари, потом уже одно только вино носили беспрестанно. Гребли, гребли. Под вечер с юга снова показались птицы. Теперь уже на них смотрели молча, ждали... Но вот они и пролетели, скрылись, а шторма нет. И даже ветра нет. Вот так! А то еще с утра среди гребцов разнесся слух, что будто эти птицы необычные, что будто они - вестники несчастья...

А слухи передал стюард. Когда он вышел из каюты, Вай Кау злобно сплюнул и сказал:

- Вот кто будет набрасывать!

Рыжий не понял:

- Что набрасывать?

- Веревку, а что же еще! - неохотно пояснил адмирал. - Когда они придут сюда, никто мараться не захочет. Вот тогда ему, нюхачу, и прикажут: "Веревку!" А знаешь, кто ему прикажет? Вот ни за что не догадаешься... Базей! Да, именно, представь себе: заводчик всего этого - он, твой разлюбезный боцман!

Р-ра! И действительно, вот уж на кого-кого, а на Базея ты бы не подумал. Ведь он единственный из всех, который, как тебе казалось...

- Да, - продолжал Вай Кау, - не сомневайся, так оно и будет. Они придут сюда. И еще как придут! Но... Х-ха! Пока они придут, еще семь дней минует, мы к тому времени уйдем уже так далеко, что... Да! И вот тогда я им скажу: да, подвели меня расчеты, да, я нарушил обещание, а посему: хотите вешайте меня на рее, хотите - отправляйте по доске, а после возвращайтесь в свой Ганьбэй, если, конечно, сможете. А хотите... так вот она, карта, и вот он, континент на ней, и вот он, перед вами, я, и я готов и далее еще семь дней... Ну, словом, скажу: как хотите.

- А если...

- Значит, будет "если". И так всегда. Ведь если кого-то утопят, то, значит, его не повесят, а если повесят, тогда не утопят. А если вот как я...

Вай Кау снял очки, протер глаза и нехотя продолжил:

- Вот мне уже почти что все равно, что в них, а что без них. И если так пойдет и дальше...

И замолчал, насупился; надел очки, залез в гамак и там, как неживой, и пролежал до темноты. Когда еще на третий день пути он вот так же залег, а Рыжий спросил, что это с ним такое случилось, то адмирал тогда мрачно ответил:

- Я мечтаю.

- О чем?

- Х-ха! Если б знал, о чем надо мечтать, я бы тогда сейчас не здесь лежал, а... Да! Гаси огонь!

Рыжий встал и погасил. И в первый раз тогда почуял, что с адмиралом творится что-то неладное. А он тогда лежал не шевелясь, лежал - и к утру отлежался. Утром был бодрый, едкий, как всегда...

И вот опять он лежит и молчит. А там, слышно, гребцы гребут. А ветра нет, на Океане по-прежнему штиль. Солнце садится, жара не спадает. Скоро сменится вахта, и вахтенным боцманом будет Базей. Базей взойдет на ют и станет к румпелю, а они проиграют отбой и "Тальфар" ляжет в дрейф. Это, конечно, глупость - ночью в дрейф, но так гласит устав, глава четвертая, параграф восемнадцатый. И мы блюдем его, хоть понимаем, что этот параграф давно устарел. Мы ж не купцы, которые всего боятся и каждый вечер вытаскивают свои корабли на берег, а здесь какие берега?! Это во-первых. А во-вторых, не стоит даже и доказывать, что с той поры, как появились звездные таблицы, компас и квадрант, в ночном движении нет никакой опасности, и посему...

Все это так конечно же, но, к сожалению, мы - это мы, а другие - это другие. И Базей, он тоже из других. Зато он единственный из всего экипажа, кто не смотрит на тебя исподлобья и кто не обзывает тебя за глаза колдуном, который завел их неведомо куда. Базей молчит. Всегда молчит! Но зато... Когда ты ночью выходишь из каюты и берешь север, определяешь высоты светил, сверяешься с компасом, лагом, то он тебе всегда чем может подсобит конечно, молча, - а потом, когда тебе, как всегда, не хочется возвращаться в душную, постылую каюту и ты устало садишься на бухту каната, Базей всегда садится рядом. Службы он при этом конечно же не забывает и то и дело поглядывает на марсовую команду... а у марсовых, в отличие от гребцов, есть и ночная вахта, потому что Океан есть Океан, и доверять ему нельзя... И так вот вы - ты и Базей - сидите рядом и молчите. Базей, конечно, неотесан и неграмотен, повадки у него - как и у всех у них, дичайшие, он даже Бейке не чета... А вот сидит рядом с тобой, молчит, и может так всю ночь молчать, покуривать обманку. И он тебе при этом совершенно не мешал. Не раздражал тебя. И вот теперь этот Базей...

Пришел на ют, ибо вот это вот - это его шаги... А вот уже они трубят сигнал: "Всем-всем шабаш!" - и засушили весла, встали и затопали. А вот уже запахло варевом, значит, пошла раздача. Вай Кау заворочался, открыл глаза и потянулся, сел, но с гамака сходить не стал, а так: позевывал, смотрел в иллюминатор, на хронометр, опять в иллюминатор, на хронометр...

Но вот на палубе процокали шаги, вошел стюард, накрыл на стол. Вечерний стол был как всегда: бобовый суп, галеты "трескуны", лимонный сок. Лимонный сок Вай Кау пил разбавленным, Рыжий - крутым, стюард им так и приготовил. Лимонный сок спасает от цинги...

- Накрыл? - строго спросил Вай Кау.

- Да, мой патрон, - сказал стюард.

- Ну так иди.

- Я бы хотел...

- О чем-то доложить? Иди, иди - пока не надо!

Стюард ушел. Тогда Вай Кау спрыгнул с гамака и подошел к иллюминатору, долго смотрел на Океан, потом спросил: который час. Рыжий ответил:

- Восемь двадцать.

- Ну-ну!

Вай Кау сел к столу, взял ложку... Отложил ее. Сказал:

- Хронометр чудит. Ты посмотри его, проверь... Сейчас проверь!

- Но это можно сделать только ночью. По звездам выставить...

- Как знаешь! Я предупредил.

И адмирал взял ложку, пододвинул к себе миску. Хлебал он жадно и неаккуратно, такого прежде за ним не было... Поев, Вай Кау встал, еще раз посмотрел в иллюминатор - там уже стемнело. В Лесу темнеет медленно, и вообще, там, в северных широтах, все не так. А здесь, особенно теперь... Р-ра! Здесь! Рыжий ощерился; нет, лучше об этом не думать, нужно дождаться полночи, пойти, проверить, и лишь только потом уже решать, что к чему...

Вай Кау вдруг сказал:

- Ну, лягу, помечтаю. А ты, если чего, меня тогда разбудишь, - и лег в гамак, и отвернулся к переборке, и затих.

И тихо было на "Тальфаре": штиль, волн не слышно, корпус не скрипит. Только фитиль трещит да тикает хронометр. Рыжий задул фитиль. Мрак! Тишина, один только хронометр... который почему-то показал, что нынче вечером солнце зашло на восемь минут позже, чем ему было положено. Что это: барахлит хронометр, а это ты, как мастер Эн учил, сразу заметил бы, на слух - или...