Далия Трускиновская - Жонглёр и мадонна

Иван расхохотался, апельсины сами по очереди влетели в подставленную корзиночку. Вот теперь все было в порядке, он получил полное удовлетворение.

- Ты что? - спросил он Майю, которая глядела как-то недовольно. Что-то не так?

- Все так, - ответила она, и Ивану почудились совсем другие слова "так мне и надо..."

Он лег, уложил Майю рядом и укутал одеялом. Она отвернулась.

Иван вздохнул, выключил лампу и Мэгги, закрыл глаза. И все. Поплыл... Растворился... Тепло и хорошо...

Майя молчала. И это его вполне устраивало.

Утро было суматошным. Майя куда-то опаздывала, у Ивана горела репетиция. Ни прощального поцелуя, ни договоренности насчет будущей встречи не получилось.

И в других городах бывали у Ивана время от времени короткие связи, без признаний и обещаний. Он относился к этому достаточно спокойно. Обычно инициативу проявляла женщина. Света, цирковая бухгалтерша из Кемерово, как-то вечером увязалась за ним в общежитие, да там и осталась. Галина, которая сломала электросамовар, была дежурной по этажу в новосибирской гостинице. Она под каким-то несложным предлогом зашла в номер к Ивану - и он не устоял.

Приезжая в очередной город, он знал, что и тут не останется без женской ласки.

И вот Иван впервые за несколько лет сам проявил инициативу которая, как известно, наказуема. И вместо того, что ему действительно требовалось - необременительной, чисто телесной связи, чтобы голова и душа оставались свободны, - он устроил себе странный подарочек...

Интересная женщина позволяет заезжему гастролеру запереть себя на ночь в гримерке. Потом вроде ведет себя, как положено обиженной женщине из приличного общества. Но в завершение сама вешается ему на шею...

Во всем этом было что-то странное, чего Иван не понимал.

Возле цирка он первым образом налетел на самого себя - и Майя исчезла из головы. Наконец прислали из Москвы давно заказанные фотоафиши, на которых он, сверкая улыбкой, в дорогой импортной куртке, жонглировал снежками на фоне зимнего леса. Вовремя додумались, ехидно прокомментировал Иван, лето на носу, а они новогодний пейзаж вывесили...

Потом он пошел к главрежу - сурово спрашивать насчет костюма. Главреж растолковал, в какую дверь театральной мастерской стучать и какого Семена Семеныча спрашивать. Иван удивился, но сдержанно поблагодарил и отправился репетировать.

Служебные помещения лежали как бы подковой вокруг манежа. Полукруглый коридор, заставленный реквизитом, обрадовал угол с широким и длинным проходом, ведущим от конюшни к форгангу. Из-за этого угла вылетел джигит Гриша и шарахнулся от Ивана.

- Слушай, дарагой, зачэм абижаишь? Какой шайтан? Я не шайтан, я Иван! - ответил Иван на кавказский лад. Гриша без всякого акцента сказал "привет" и побежал дальше.

Наташа с мужем уже несла на манеж тринку и прочее антиподистское имущество. На конюшне лаяли собаки. Вадим проволок на коротком поводке упиравшегося Валета. Клоуны, Вася и Олег, приспосабливали к тачке, на какой возят ковер, что-то подозрительное, а старший униформист Кочетков пророчески бубнил, что толку от этого будет мало. Где-то поблизости, очевидно, налетев на реквизит и набив шишку, громко заревел ребенок.

Вдруг Иван сперва резко замедлил шаг, а потом так же резко его ускорил. Но маневр был напрасен - избежать встречи с Николаевым ему не удалось.

Николаев, мужик вдвое крупнее Ивана, директор коллектива и дрессировщик тигров, просто-напросто положил ему тяжелую лапу на плечо, когда Иван, глядя в другую сторону, пытался пролететь мимо.

- Привет. Я слышал, эти сволочи тебе костюм зажилили, - мрачно сказал Николаев. - Что же ты молчишь?

- Врут. Я сегодня иду в мастерскую на примерку, - сам соврал Иван.

- А эскиз?

- Эскиз давно готов.

Николаев подождал, не скажет ли Иван еще чего, но тот смотрел мимо.

- Ты, если чего... понимаешь? Понадобится - в Москву позвоню, пообещал Николаев и убрал руку с плеча Ивана.

- Сам не хвор позвонить, - отступив, ответил Иван.

- Как спина?

- Понемногу.

Вот такой лаконичный состоялся разговор, причем оба собеседника упорно не смотрели друг другу в глаза, а зато окружающие, забыв про свои дела, только на них и глядели.

Почему Николаев так себя вел, еще можно было понять. Он-то и был виновником скандальной истории, после которой цирковая буфетчица Лена оказалась в больнице, а Иван чудом отделался лишь шрамами.

Но почему Ивану было до такой степени неприятно видеть Николаева, он и сам не понимал. Он даже подумал, шагая в гримуборную, что если артисту разонравился директор коллектива, то, может, поискать другой коллектив?

Он не знал, что его проводили одобрительными взглядами. Он довольно нагляделся на всякие длительные раздоры и вспышки минутной солидарности. И раз навсегда отверг все эти проблемы как мешающие работе.

- Здравствуй, - сказал он Хвостику. - И вы, ребята, здравствуйте. Ну, что у нас намечено на сегодня?

У него не было под рукой бархатной книги, но он и так помнил, что на этой неделе должен ввести в работу новый трюк - кидая семь мячиков, повернуться на сто восемьдесят градусов и продолжать, как ни в чем не бывало. Все было готово, на репетициях уже не случалось ни одного завала, и все же премьеру трюка Иван обычно переживал очень остро. Как будто хоть кто-то в цирке, кроме него, знал, что это - премьера...

Он назначил это событие на сегодня. И день помчался.

Оттесненный акробатами в форганг, Иван кидал, не прилагая особых усилий, четыре булавы, кидал, чтобы занять руки и освободить голову - для мыслей о повороте. В очереди за обедом он прокручивал перед внутренним взором несуществующую запись поворота. Потом, лежа в гримерке, он взялся за "Королеву Марго" и некоторое время исправно переворачивал страницы, пока не сообразил прочитать несколько абзацев. Тогда он удивился - это что же в книге происходит?

Но когда зазвучала его музыка и он вдогонку за булавами выбежал на манеж, все прошло. Началась пляска.

Ивана носила по всему красному кругу, он взлетал на барьер, выделывал пируэты, падал на колено и вскакивал, а кольца, мячи и булавы порхали как бы сами по себе. Но он их чувствовал, как продолжение собственных рук, он и не глядя видел каждое крошечное отклонение от заданной траектории. Пестрая вселенная, закрученная им, вращалась вокруг него по его законам.

Подлетела секунда премьеры. Иван собрал мячи - в правую руку четыре, в левую три, - шепнул: "Ну, Хвостик!.." - и Хвостик первым понесся вверх. Когда все семь мячей надолго повисли в воздухе, Иван вроде бы даже и неторопливо повернулся. Мячи пришли точно в руки. Иван взглядом поблагодарил Хвостика и уже из озорства сделал еще один поворот. Мячи не подвели.