Четыре единицы - Елизавета Гребешкова
– Ты дал ему в нос? – Кэн прищурился.
– Ну конечно! С этого и начали. Сломал в трех местах: за тебя, меня и Эни.
– А я-то думаю, что в нем изменилось.
В какой-то момент боль от прикосновения к тем событиям сменилась захлестнувшей ее радостью и Анна расхохоталась:
– Ты правда надавал ему по лицу?
Хуан обиделся:
– Я же говорю, сначала сломал нос. Потом выслушал, все же не чужие люди. Потом вступил с ним в сговор. Вот, признаюсь вам. Признаюсь, но не раскаиваюсь.
Кэн с Анной переглянулись. В их глазах играли искры, словно не было в истории их дружбы вчетвером темных пятен, словно они сидели в ресторанчике где-то в центре Сеула, словно вот-вот в дверь вбежит Джун с надменной улыбкой на губах и кинется на них с объятиями. И все же, темные пятна были, они не забыты. Раны на сердце Анны все еще кровоточили, хоть она и пыталась все эти годы не обращать на них внимания.
– Какие наши дальнейшие действия? – Кэн пытался сообразить, можно ли здесь было курить.
– Пока сидеть тихо. Подписывать бумажки, делать вид, что со всем согласны и не будете бороться. Джун пытается прощупать почву других экспертов, не сдадутся ли в последний момент. Он их выбирал по всему миру, но сами понимаете, перед лицом опасности они могут со всем согласиться.
– С чем, со всем? Прости, я немного торможу, – Анне хотелось разобраться, но мозги словно наполнились разбегающимися в разные стороны букашками.
– Запрет на репродуктивные технологии. Запрет на врачей-репродуктологов. Запрет на будущее.
– Понятно.
На часах было девять вечера, а разговор уже исчерпал себя. Виски не приносило ни радости, ни покоя, поэтому они на автомате потягивали из своих стаканов.
– Хуан, ты говорил, что мы сможем выстоять в этой битве?
– Я говорил, что надеюсь на это. Если нет, все закончено.
– Все закончено для людей, – Кэн повторил на автомате, словно фразу из телепередачи.
Глава 6
Следующий день заседания Международного суда мало отличался от первого. Те же желтые ленты, скучающие журналисты, высокопарные слова на разных языках. Хуан зевал пятый раз за последние полчаса, журналист в первом ряду опасливо на него поглядывал, словно боясь быть проглоченным.
– Скука неимоверная.
– А что за женщина в начале нашего ряда?
– А эта? Это Мэрил Стайнс, она представляет Бельгию, – Хуан слегка хохотнул. – Это как с олимпиадой: стране-организатору должны обязательно дать медаль. Слышала что-то про репродуктологию бельгийскую? Вот и я не слышал. Но конкретно Стайнс хороша, да и не работает она в Бельгии. У нее клиника где-то в Калифорнии, что ли? Уж не знаю, каким образом уговорили ее вытащить из-под полы свой бельгийский паспорт, но согласилась она приехать только из-за одного человека.
– Из-за кого?
– Из-за тебя, Эни. Это было условие.
– В смысле?
– Джуну нужна была именно Бельгия для проведения этого фарса. Тут и законодательство повеселее, да и дом теперь его: люди, связи, ты понимаешь, – она кивнула. – Но правительство никак не соглашалось, мол, без нашего представителя невозможно столько потратить на организацию. Перерыв всевозможные списки, он обнаружил гражданство у Стайнс. Полетел к ней, долго уговаривал, но она ни в какую. Тогда он предоставил фамилии участвующих коллег, Стайнс обратила внимание на твою и согласилась. О причинах не упоминала. Я думал, она еще в первый день к тебе подойдет, но, как видишь, делает вид, что не знает тебя.
– Она и правда меня не знает.
Хуан развел руками.
– Никто так и понял этой смены гнева на милость. Джуну она была нужна, он сильно и не спрашивал.
– Да, как и меня. Внести в списки и даже не спросить, согласна ли я в этом участвовать.
– Он знал, что ты откажешься. По личным причинам. Поэтому тебя просили в вашем Министерстве, – Анна пристально посмотрела на друга, он осекся на полуслове. – Ты же знаешь его возможности.
– Да, Хуан, я прекрасно знаю его возможности, – она чеканила каждое слово и буравила его глазами.
– Мое сообщение тебе ничего бы не решило. Только испортило бы нашу первую вечеринку по приезде.
– А так она превратилась в попойку в баре.
– Говори за себя, – Кэн подмигнул им двоим и поднес палец к губам, призывая обратить внимание на полукруглую кафедру перед ними.
К концу второго дня перечисления бесконечных списков участников, их достижений и значимости в жизни общества, зачитывания протоколов заседаний на пяти языках и бесконечных зевков Хуана дверь шумно распахнулась и в зал влетел Джун.
Высокий, что совсем нетипично для корейца, смуглый, с взъерошенными густыми волосами он летел к кафедре походкой юноши, не обращая внимания на окружающих людей, встающих его приветствовать, на журналистов, расступающихся перед ним как море, на оживившийся зал. Он все еще был красив, с правильными чертами азиатского лица и светло-голубыми, почти прозрачными глазами. Взгляд этих глаз был холоден и резок как лед на морозе, это было видно даже с последних рядов. Простое поло небесного цвета он нес словно мантию короля, стильные темно-синие брюки по фигуре подчеркивали непринужденность его отношения к заседанию. Вокруг все были в деловых костюмах.
Анна не почувствовала никакого удара, неожиданности или интереса. Она не прятала в себе эти двенадцать лет ни единой эмоции к нему, она признавала и отдавала себе отчет в каждой: и в ненависти к нему, и в страстной любви. Не отрицать, но жить дальше – таково было ее решение, когда она поняла, что просто не в состоянии похоронить свои чувства, ведь без них ее просто не существовало.
Когда она встретила Пашу, поняла, что полюбит его, тихой, нерезкой, плавной любовью, способной существовать всю ее долгую жизнь, способной дать ей счастье и удовлетворение от жизни, способной перерасти в любовь к их общим детям. Муж не знал ничего о Джуне. Она не скрывала, просто больше этого мужчины в ее жизни не существовало, а говорить о прошлом в их отношениях было не принято.
Джун был разрушителем в ее жизни, он не оставлял в ней камня на камне, несся вперед, не обращая внимания ни на что вокруг, прям как сейчас по проходу. Она всегда знала, что не уничтожит
