Алексей Калугин - Полет мотылька

– Тебя это уже не будет беспокоить, – у тебя появится новое тело.

– Но ведь это я сам буду видеть себя во сне. Как долго может длиться такой сон?

– А не преувеличиваешь ли ты свою значимость? – лукаво улыбнулся симулякр. – Кто видит сон, в котором ты существуешь сейчас?

– Вопрос некорректен.

– Почему?

– Потому что на него не существует ответа.

– Или же ответ настолько прост, что его не замечают.

– Моя жизнь принадлежит только мне.

– Серьезно? – изобразил удивление симулякр. – В таком случае назови мне день, когда ты умрешь.

– Никто не знает даты собственной смерти.

– Следовательно, твоя жизнь принадлежит не тебе. Кто-то другой решает, когда обрезать нить, на которой она подвешена. Ты – марионетка, пляшущая по воле кукловода.

– Кто бы говорил, – зло бросил в ответ Геннадий Павлович.

Причиной его злости стало главным образом то, что симулякр был прав. В свое время Геннадий Павлович и сам нередко задумывался над тем, как был создан мир, в котором он живет, и что за причуда породила его, Калихина, таким, какой он есть, не похожим ни на одного из других живущих, способным думать, мечтать, помнить прошлое и видеть сны, осознающим свою индивидуальность и подсознательно уверенным в том, что мир существует лишь до тех пор, пока он способен его воспринимать? На каждый из этих вопросов можно было дать вполне рациональный ответ. Но лишь рассматривая их по отдельности. Вкупе же они порождали клубок немыслимых противоречий. Претендуя на собственную исключительность, разум протестовал как против низведения его до примитивных форм материи, так и против признания божественного акта творения, наделившего сознанием нанизанную на кости плоть.

– Я-то как раз совершенно спокойно отношусь к тому факту, что моя жизнь напрямую связана с чьим-то сном. – Симулякр поднял руки к груди, повернул их открытыми ладонями от себя и развел в стороны, отодвигая любые упреки, которые могли быть ему предъявлены. – Готов ли ты к этому?

– Боюсь, что это ничего не меняет, – грустно улыбнувшись, качнул головой Геннадий Павлович.

– Боюсь, что ты ошибаешься. – Геннадию Павловичу показалось, что симулякр пытался передразнить его. – Обретая новую жизнь в собственном сне, ты становишься един в двух лицах – ты одновременно и творец, и объект своего творения. А это есть уже не что иное, как приближение к божественной сути. Став же богом, ты сможешь создать свой мир – такой, каким ты хотел бы его видеть.

– Прекрасный новый мир, – усмехнувшись, Геннадий Павлович поднялся на ноги. – Это не для меня.

– Как знаешь, – пожал плечами симулякр. – Но я бы на твоем месте использовал этот шанс.

– Посмотрим, – ответил Геннадий Павлович, потому что ему просто не хотелось затевать новый спор, в котором не могло быть победителя, – ведь спорил-то он, по сути, с самим собой. – Ты остаешься здесь? – спросил он у симулякра.

– Глупый вопрос.

Геннадий Павлович виновато отвел глаза.

– Не беспокойся, – улыбнулся симулякр. – Со мной все будет нормально. Тебе кажется, что мы находимся в комнате без окон, а для меня это целый мир.

– Удачи тебе, – сказал Геннадий Павлович.

– Нет, – даже не улыбнулся в ответ ему симулякр. – Удача нужна тебе. Ты ведь и сам не понимаешь, во что ввязался. – Предупреждая вопрос Геннадия Павловича, он быстро добавил: – Я тоже не имею об этом ни малейшего представления. Но предчувствия у меня дурные.

Глава 17

Охранника на улице не было, – да и странно бы было, уцелей он после того, что сотворил с ним Геннадий Павлович. Он, должно быть, исчез сразу после того, как за Калихиным закрылась дверь. Солнце уже скрылось за крышами домов, но прохладнее от этого не стало. Прямоугольные блоки жилых зданий и черный асфальт к вечеру начинали работать, как термогенераторы, отдавая набранное за день тепло. Геннадию Павловичу страшно не хотелось возвращаться в огромную, наполненную вечерним полумраком коммуналку. Он чувствовал отвращение, вспоминая свою убогую комнатенку, в которой ему приходилось жить последние месяцы, – сколько точно, Калихин не помнил, но за это время он привык называть ее домом. Он ненавидел тех, кто заставлял его верить в то, что такая жизнь является единственно возможной. И все же, по привычке, а может быть, потому, что ему больше некуда было податься, Геннадий Павлович обычным путем шел к большому дому, сложенному из серых стандартных блоков, – тому, кто проектировал этот дом, явно не пришлось напрягать фантазию.

Встреча с симулякром, хотя и была любопытной, а отчасти еще и познавательной, ожидаемых результатов не принесла. А вот то, как поступил Геннадий Павлович с охранником, было откровенной глупостью, – уничтожив его, он сам подал сигнал тревоги тем, кто наблюдал за ним. Но в тот момент ему море было по колено, – он был уверен, что стоит ему только открыть дверь с табличкой «А.Р. Арков», и всем его мытарствам придет конец. Конечно, было бы великолепно, отыщи он запасной выход на том же месте, где оставил его в свое время, – кто ж спорит! Но окно в потаенной комнатке оказалось заложенным, и нужно было искать другой путь. И времени на это почти не оставалось. Самым страшным была даже не тотальная слежка, которая теперь почти наверняка будет за ним установлена, а то, что активация резервных блоков ложных воспоминаний, если таковые имелись, могла вновь кардинальным образом изменить его личность. Уже сейчас Геннадий Павлович сомневался, идет ли он домой по собственной воле или же выполняет приказ тех, кто в его отсутствие взял эксперимент под свой контроль. Он старался прислушаться к своему внутреннему голосу – что говорят ему чувства, что нашептывает интуиция, – но все было тщетно – он так и не мог найти ответ на вопрос. Ему только оставалось – продолжать следовать намеченному плану. Хотя, сказать по чести, и плана-то у него никакого не было, – одно желание как можно скорее покончить с неопределенностью, в которой он чем дальше, тем вернее запутывался.

Пройдя по газону, Геннадий Павлович обогнул угол дома и вышел на асфальтированную дорожку, тянущуюся мимо подъездов, когда сзади его окликнул знакомый голос:

– Геннадий Павлович!

Калихин обернулся. Под козырьком первого подъезда стоял Марк Захарович Шпет и призывно махал рукой. Удивленный столь странным поведением соседа, Геннадий Павлович приблизился к нему.

– Очень хорошо, что мне удалось перехватить вас по дороге, Геннадий Павлович, – мельком улыбнулся Шпет. Он говорил полушепотом, то и дело озираясь по сторонам, как будто боялся, что их могут подслушать. – Видите ли, пару часов назад к нам в квартиру зашли двое человек. Прилично одетые мужчины, примерно вашего возраста или, может быть, чуть помоложе. Они спросили вас. Узнав, что вас нет дома, остались ждать.