Шарль Эннеберг - «Если», 1993 № 05-06

Планета Гетен, населенная андрогинами, не знающая ни птиц, ни крылатых насекомых, имеющая 62 слова для обозначения состояния снежного покрова, обладающая чуждой для землянина Дженли Аи системой философских и мифологических понятий, это тем не менее мир людей, в котором два человека, землянин и гетенианец, обретают друг друга; в котором самое главное — чувства двоих, их единство, их противопоставленность, их неразделимость и разлучение смертью.

Мир прекрасных островов Земноморья, мир магии, могущественных волшебников, драконов, древних темных Сил Земли — мир классической волшебной сказки и средневековых эпических сказаний, где главными действующими лицами являются Верховный Маг, Единственная жрица священных Гробниц, «дочь дракона» Техану и сами драконы, что «сродни звездам», — это в конечном итоге тоже всего лишь мир людей, мир их обычных, естественных и потому таких важных для нас чувств и переживаний.

И роман «Порог» — современная сказка — говорит о том же: метафора взросления души, преодоление «порога зрелости» — вот что такое путешествие Айрин и Хью в «сумеречную страну», в Город на Горе, волшебный, сказочный, феодальный, где все иначе, чем в современном американском городе, и только чувства людей — такие же.

Дотошно, до мельчайших деталей выписанные й целиком выдуманные Урсулой Ле Гуин, для которой, впрочем, «суть всякого воображения — правда», миры эти завораживают и поглощают читателя. А если к романам прибавить еще и рассказы, которые тоже как бы распределяются по «конкретным темам» — Земноморье, Гетен, Истинные Имена и другие традиционные мифологические архетипы, — то становится ясно, сколь глубоко «прорабатывались» эти темы писательницей, как, сопереживая, проживала она жизнь своих героев. Ле Гуин бросает читателя (и переводчика!) в созданный ее воображением мир, с первых же строк оглушая непонятными словами и понятиями, надеясь, что постепенно читатель «выплывет» сам — если, разумеется, захочет этого.

Впрочем, тетралогия о Земноморье в этом смысле несколько отличается от прочих романов Урсулы Ле Гуин, ибо рассчитана, по ее собственным словам, на читателей «от одиннадцати и старше». Это доверительный разговор на важные для каждого человека темы: взросление души, неразделимость жизни и смерти, неизбежность старости, духовная красота стареющих людей, испытания, выпадающие на долю юных, и любовь — вечное единство женского и мужского начал и их противопоставленность.

Все это облечено в форму волшебной сказки и выражено с помощью основных мифоэпических архетипов — тьмы и света, корня и ветки, звука и молчания, жизни и смерти, начала и конца. Кое-кто из исследователей даже утверждал, что трилогия о Земноморье (к которой в 1990 году прибавился роман «Техану») так и писалась: с чисто университетским подходом, в виде иллюстраций к теории психоанализа и мифопоэтики, и навеяна соображениями Дж. Фрезера о магии как первоначальной форме науки.

На мой взгляд, тетралогия Ле Гуин — образец героико-эпической фантастики, high fantazy, которую можно соотнести как с народными волшебными сказками, так и с крупными эпическими произведениями (Ле Гуин часто ставят в один ряд с Дж. P.P. Толкином).

Недаром сама писательница считала трилогию своим лучшим произведением (кстати, отмеченным всеми мыслимыми премиями), мечтала долгие годы вернуться к теме Земноморья, и роман «Техану», сразу же получивший премию «Хьюго», свидетельствует не только о возросшем мастерстве Ле Гуин, но и о том, сколь важно для нее оказалось завершить разговор на темы, поднятые в первых трех частях тетралогии.

Основной из них, по утверждению самого автора, является тема взросления человека. Лишь пройдя трудный путь, побывав в царстве смерти и «родившись вновь», герои каждого из ее романов (то же самое можно сказать и о героях романа-сказки «Порог», и о героях «Левой руки Тьмы») обретают себя.

Но самое неожиданное и глубокое в произведениях Ле Гуин, на мой взгляд, то, как она оценивает смертность человека, считая старость не менее прекрасной порой, нежели зрелость. Приход «осени» воспринимается Ле Гуин тоже как некая инициация — только на ином жизненном уровне. В одном из своих эссе она пишет: дети, хотя и очень рано начинают осознавать, что смерть существует, все же долго не могут поверить, что это случится с ними тоже, что и они тоже постареют и умрут. Процесс этот по кругу, веками восходит к пониманию той высшей истины, которая открывается волшебнику Геду, лишь когда он достигает зрелости: «И при свете дня я не отворачиваюсь перед лицом собственной смерти. Я знаю: лишь одна сила достойна того, чтобы ею обладал человек. Это — умение не брать ничего силой, но принимать как должное. Не иметь, а давать». Именно поиски бессмертия, вечной жизни (за счет жизни других) противопоставлены Урсулой Ле Гуин здравому восприятию жизни и смерти как неотъемлемых частей Мирового Равновесия. «Без смерти не будет рождений, не будет детей, — говорит Гед. — Только те, что смертны, способны нести в себе жизнь… Только в смерти — залог возрождения». В мифах всех народов жизнь и смерть воплощены в похожие символы — замкнутый круг, змея или дракон, кусающие собственный хвост. Жизнь и смерть неразлучны, как человек и его тень, как свет и тьма. В мифологическом сознании смерть не имеет трагического смысла, однако каждому человеку жаль расставаться с тем, что ему дорого. «Смерти должно бояться… — говорит Гед. И тут же поясняет: — Спасения нет, как и нет конца. Лишь в тишине можно услышать слово. Лишь в полной тьме — увидеть звезды». Жизнь есть и там, где, казалось, безраздельно царит смерть: в царстве мертвых на небе светят звезды, и совсем рядом с Горами Горя плещутся живые воды моря — у последнего берега дня, на который юный Аррен выносит полумертвого Гада. И прекрасное единение света и тьмы в священном лабиринте острова Атуан, когда Гед, нарушив запрет, зажигает там огонь… Итак, нет ни начальной, ни конечной точки жизненного цикла; лишь на один вопрос мы можем дать твердый ответ: мы непременно умрем. Но жизнь будет продолжаться, и единственное, что делает ее продолжение возможным для нас, — «это постоянная, порой непереносимая неуверенность в ней, незнание того, что произойдет с тобой в следующий миг».

Мифологические архетипы света и тьмы, жизни и смерти воспринимаются Урсулой Ле Гуин (и это характерно для всего ее творчества) в единстве — в соответствии с древнекитайским принципом «Инь-Ян», исходное значение которого — «теневая и солнечная сторона предмета», что выражено и соответствующим символом: темной и светлой половинками одного круга. В этом, в частности, проявляется и свойственный писательнице «не западный» дуализм, упор на равновесие, взаимосвязанность, цикличность. Цитата из баллады о левой и правой руке Тьмы и Света — иллюстрация ко всему бесконечному единству противоположностей, из которого соткана и ткань романов Ле Гуин, и сама наша жизнь: