Евгений Прошкин - Механика вечности

— Нет, тридцать.

— Тридцать и три — тридцать три, — задумчиво проговорил он. — Хороший возраст.

— Так ты считать умеешь? Молодец! А сколько будет пять плюс два?

— Ладно, пойду я. Мамке без меня плохо.

— Погоди, мальчик, — остановил его Олег. — На вот тебе бараночек. — Он высыпал в пухлые ладошки горсть сушек.

— Спасибо, дядя. — Ребенок выбежал из палаты, но в коридоре споткнулся или на кого-то налетел — было слышно, как баранки зацокали по полу.

— Что ж ты, Тишка, такой неаккуратный? — участливо проговорила невидимая женщина. — Давай собирать, а то растопчутся. Опять вы? — Обратилась она еще к кому-то. — Сейчас посмотрим.

В палату заглянула приземистая нянечка.

— Очнулся. Я за врачом схожу, ведь замучаете человека.

— Такого замучаешь! Ему теперь сто лет жить, — сказал какой-то мужчина, приближаясь к моей койке. Вторую фразу он адресовал не столько ей, сколько мне. Кроме того, незнакомец приветливо улыбнулся и даже подмигнул — он явно спешил наладить доверительные отношения.

— Бог троицу любит, — заметил он неизвестно к чему. — Здравствуйте. Я уже два раза наведывался — вы все не просыпались. Как самочувствие?

— Нормально.

— Прекрасно. Я следователь Михайлов, — представился мужчина. — Можно Петр.

— Какой следователь?

— В смысле?

— Ну, вы ведь разные бываете, следователи.

— Уголовный розыск, если вас это интересует.

Врет, собака. Четыре человека из ФСБ, включая полковника Фирсова, размазаны по стенам, а ко мне присылают простого сыскаря с Петровки.

— Только не долго, — с казенной чуткостью потребовал появившийся в комнате врач. — Им скоро обедать.

— Десять минут, — покладисто отозвался Михайлов.

За доктором вошел санитар и отсоединил Женю от опустевшей бутылки. Капельница, словно не желая расставаться с теплой рукой, пронзительно заскрипела всеми четырьмя колесиками. Женя торопливо натянул спортивный костюм и потащил Олега к выходу. Следователь благодарно кивнул. Он уже собрался озвучить первый вопрос, когда старик вдруг остановился и, шумно растерев шершавые ладони, попросил закурить. Михайлов протянул ему пачку, и Олег, пользуясь моментом, нагло предупредил:

— Я две возьму.

— Берите три, только, пока не выкурите, сюда ни ногой, — раздражаясь, сказал следователь. — И дверь за собой прикройте. Итак, — молвил он, возвращая лицу выражение крайней доброжелательности, — начнем с формальностей: имя, фамилия, отчество, год рождения — ну, сами знаете. Думаю, анкеты заполнять приходилось.

Усевшись рядом, Михайлов пристроил на коленях хорошую кожаную папку, постелил на нее лист бумаги и приготовил ручку.

— Вы не поверите…

— Поверю, — пообещал следователь, торопливо заполняя шапку протокола.

— …но я ничего не помню.

— Как так? — Он оторвался от листка и удивленно воззрился на мой лоб. — Врачи говорили, череп не пострадал. В животе нашли несколько осколков, ушибов тоже много, но только на теле.

— Откуда мне знать? Нет, имя-отчество я не забыл, но вам ведь не это нужно.

— Уже кое-что. Диктуйте.

— Переверзев… Михаил Евграфович.

— Прямо как у Салтыкова-Щедрина, — заметил Михайлов, чему-то усмехаясь. — Ну вот, видите? Значит, не совсем память отшибло. Сколько вам лет?

— Тридцать, — ответил я.

Дернул же черт с мальчишкой языком трепать! Тридцать мне дома, в две тысячи шестом, а здесь двадцать пять.

— С семидесятого. Ровесники, выходит.

— Выходит, так, — безвольно подтвердил я.

— Еще что-нибудь сообщить можете? Тогда подытожим: Михаил Евграфович Салтыков… пардон, Первенцев, тридцать один год. Правильно?

— Нет. Тридцать ровно.

— Подождите. Вы же сказали, семидесятого, — делано растерялся следователь.

— Это вы сказали, а я согласился.

— Так какого вы года?

— Не помню.

— Сколько лет — помните, а когда родились-нет?

Михайлов выглядел обескураженным, но я уже разгадал его нехитрую тактику. Жалко, поздновато. Молчать надо было. И фамилию он, кажется, тоже переврал. Как я первый раз назвался? Уже забыл.

Тьфу, дубина!

— Не помню, — упрямо повторил я.

— Хорошо, вы только не нервничайте, Михаил э-э… ой, у меня такой почерк, сам прочесть не могу.

— Евграфович! — сказал я резко.

— Да-да. Когда вы познакомились с гражданином Куцаповым?

— А кто это?

— Понятно…

Следователь погрыз ручку и с тоской посмотрел в окно. В его аналитических извилинах разбегались табуны версий, а он, вместо того чтобы запрыгнуть в седло, все еще не мог выбрать нужного направления.

«Ничего-то у тебя, братец, нет, — подумал я. — Гора трупов и неопознанный субъект в травматологическом отделении. Застегивай свою папочку и чеши отсюда».

— При вас нашли довольно любопытные вещи, — по-прежнему глядя на занавеску, сообщил .Михайлов.

— А именно?

— Два пульта от телевизора. Странно, не правда ли? И еще…

Ну, рожай, пинкертон!

— Пистолет шведского производства.

Круто. Почему не самолет?

Следователь повернулся ко мне и стал терпеливо ждать, на что я клюну в первую очередь.

— Чушь. И то, и другое. Оружия у меня никогда не было, а пульты — зачем они мне?

— Может, вы занимаетесь ремонтом аппаратуры. — Михайлов всем своим видом пытался показать, что искренне желает помочь мне найти какие-то зацепки. Пистолет его как будто и не волновал.

— Вряд ли, к технике у меня склонности нет.

— Гуманитарий? А я вот, представьте, наоборот. В школе для меня что история, что литература…

В дверь постучали — требовательно, как в коммунальный сортир.

— Три минутки, — крикнул следователь, задирая голову к потолку. — В общем, так, гражданин хороший, — произнес он скороговоркой. — Кончай прикрывать эту сволочь. Он человека убил, а ты в беспамятство играешь. Не поможешь его найти — пойдешь как соучастник.

— Про пистолет ты загнул, — сказал я, возвращая его «ты».

— Зато видишь, как быстро к тебе память вернулась.

Петр грустно улыбнулся, и я понял, что дальше морочить ему голову бесполезно. Как я устал!

— Ладно, пиши. Зовут меня действительно Михаилом. Из-за бабы это случилось. Из-за Машки, гори она огнем!

— Куда вы ездили? — оживился следователь. — И с кем?

— Никуда мы не ездили.

— Ну вот, снова-здорово! — вышел из себя Михайлов. — Вас с Куцаповым забили, как свинину, а ты в отказ!

— Почему, не только…

— Еще кто-то пострадал?

— Ну да.

Определенно мы друг друга не понимали. У меня возникло впечатление, что мы с Михайловым обсуждаем разные происшествия. Уехали-приехали. О чем это он?

— Знаешь, Петр, я что-то запутался совсем. Пистолеты, пульт от телевизора… Уже не разберу, где правда, а где глюки. Ты мне расскажи, как все было, а я, если что, поправлю.