Евгений Прошкин - Механика вечности

— А кроме одежды?

— Еще тетрадка в клеточку, но она почти вся сгорела. Я ее выкинула. Что, зря?

— Туда ей и дорога. А еще?

— Бумажник, что ли? — напряглась женщина.

— Коробочки. Пластмассовые такие, продолговатые.

— Ты нормально объясни.

— Черные, с кнопками.

— А, с кнопками? Видела.

— Ну! — заволновался я. — Где они?

— Нашел, о чем печалиться, о коробках каких-то! Чудной, ей-богу.

— Где коробки?! — рявкнул я.

— А ты не ори, — осерчала она. — Разорался, ненормальный. Не знаю я, где твои штуки. Тоже, наверно, выбросили.

— Куда? — мне захотелось вцепиться тетке в горло и душить ее до тех пор, пока она не отрыгнет мои дыроколы.

— В помойку, куда же.

Я почувствовал, как холодный халат прилипает к спине.

— Где помойка?

— Да не ищи, вчера это было. Вывезли уже. Если так переживаешь, я тебе из дома принесу, у меня таких знаешь сколько?

— Барахло я забираю.

Женщина не протестовала: ключи и платок — велики ценности! Я сгреб с прилавка свое добро и распихал его по карманам.

Уйти? Без машинки, без денег, в одном халате? Можно попроситься к Алене. Ха-ха! Если она и пустит, то лишь для того, чтобы сдать меня своему начальству. Оставаться тоже нельзя. Как только всплывет, что Куцапов не единственный, кто погиб при взрыве, меня моментально перевезут туда, откуда уже не вырваться. А потом они докопаются до моего происхождения, и я по гроб жизни буду куковать взаперти. Это еще в лучшем случае.

Лишний. Я здесь лишний. И сам во всем виноват, вот что досадно.

На пути в палату мне снова попался мальчик в косынке. Он слонялся по коридору, будто кого-то ждал.

— Тебя ищут, — заговорщически предупредил он.

— Кто?

— Дядька, который до обеда приходил. У него еще чемодан такой тонкий без ручки.

«У людей Фирсова тоже были чемоданы», — почему-то подумал я.

— Хочешь убежать? — неожиданно спросил мальчик.

— Хочу, — признался я.

— Я тебе одежду принесу.

— Ты всем помогаешь?

— Только тебе. — Он был совершенно серьезен.

— Как тебя звать, спаситель?

— Тишка.

В голове что-то тревожно звякнуло.

— Сними платок, — сказал я.

— Нельзя, замерзну.

Ни с детьми, ни с собаками я общаться не умел. Мне всегда казалось, что они чего-то недоговаривают и втайне надо мною глумятся, а несмышлеными только притворяются, чтобы легче жилось.

— Тихон, ты рыжий?

— Подумаешь… — В его голосе послышалась обида.

Смешной паренек. Это он, точно. Маленький Тишка вырастет и станет большим подонком с огненными бакенбардами. «Жаль, но мне придется тебя убить, прямо под портретом великого Склифосовского», — подумал я, не особо веря, что смогу это сделать. Кнута понарошку — и то не решился, а здесь ребенок. И всерьез. Так, чтоб не спасли, не откачали. Кстати, следователь Петр уже на месте, протокол и наручники обеспечены. Давненько меня не арестовывали.

— Ну что, побежишь? Жди, я сейчас.

Тишка принес мне джинсы и кроссовки.

— На, это мамки моей. У нее еще есть.

Не знаю почему, но я послушно зашел в туалет и переоделся. Джинсы оказались размера на два меньше, но все же застегнулись. Я задышал неглубоко и часто, как астматик, однако смущало меня не это. Модель была явно женская: узкие штанины плотно обтянули ноги — получилось даже слегка сексуально, впрочем, оценить это мог не каждый. Еще хуже дело обстояло с пахом. Покрой предусматривал полное отсутствие того, что у мужчин, как правило, присутствует, и жесткий шов немилосердно впился в плоть, пытаясь разделить ее надвое. Однако, надев жмущие кроссовки, я понял, что маленькие джинсы — это ерунда. Пальцы ног спрессовались и при ходьбе закручивались в подобие кукиша. Я глянул в зеркало и начал раздеваться.

— Вот еще, — мальчик стянул с себя свитер и положил его на подоконник.

— Не налезет, — заранее сдался я.

— Он на всех налезает.

По сравнению с дамскими портками свитер сидел идеально. Вкупе со щетиной и ссадиной на носу он придал мне сходство с обычным пьющим художником.

— Выходи через кухню, — напутствовал Тишка. — Там народу много и машины разные, можно в кузове спрятаться.

— Хочешь, вместе рванем?

— Куда я без мамки? — скорбно проговорил ребенок.

Я спустился вниз и пошел по длинному застекленному переходу. Завоняло щами и половой тряпкой, послышался глухой звон алюминиевых крышек. На ближних подступах к пищеблоку стали различимы более деликатные звуки: стук тарелок, шум льющейся воды и незлобивая ругань поваров. В воздухе повис чад от перегоревшего растительного масла.

Миновав несколько смежных комнат, я вышел на узкое крылечко с жирными ступенями.

— Мусор забери!

На перилах сидел, уперев локти в колени, какой-то мужчина с сигаретой. Я безропотно поднял пустую картонную коробку и отнес ее к большому баку.

Рядом, всего в двух шагах, находилась невысокая эстакада, у которой стояли три грузовика. Я обошел их вокруг, изучая обстановку. В первом дремал, укрывшись газетой, водитель, во втором никого не было. Мужчина на крыльце отбросил окурок и скрылся на кухне. Где-то далеко заиграло радио, и объявили четырнадцать часов тридцать минут. Пешком уже не успеть.

Сцепление заревело, как издыхающий бегемот, и на улице сразу оказалось полно народу. Из-за кирпичного строения появились спешащие женщины в шубах поверх белых халатов, откуда-то вышел хмельной рабочий в грязной тельняшке, за ним — двое грузчиков и даже несколько собак.

Машина сдвинулась с места, но как-то неохотно, с натугой. Черт, груженая. Это не просто угон, это грабеж.

— Стой! Стой! — заорал рабочий.

Он поравнялся с грузовиком и вскочил на подножку. Дорога петляла между корпусами, и разогнаться я не мог. Рука в тельняшке пыталась ухватиться за руль, но машина, наскакивая на бордюрные камни, так прыгала, что рабочий еле держался сам.

— Слезай! — крикнул я.

— Нет, — злобно и сосредоточенно ответил он.

Я прижал ладонь к его голове и надавил большим пальцем на правый глаз.

— А, а, а… — неуверенно завыл мужик.

— Слезай, циклопом сделаю!

Он спрыгнул и покатился по мокрому газону. В зеркало было видно, как он встает и вновь устремляется за машиной, но я уже выехал на прямой отрезок, упиравшийся в решетчатые ворота с красным восьмиугольником «STOP». Я просигналил, и подвешенная на двутавре створка поползла вбок. Можно было притормозить и дождаться, пока ворота не откроются полностью, но сзади догонял настырный рабочий.

Я зацепил решетку краем бампера, и она отогнулась, как брезентовый полог армейской палатки. Звякнуло сорванное вместе с креплениями наружное зеркало, взвизгнул, продираясь сквозь торчащие прутья, обитый жестью кузов. Я оказался за пределами больницы, но ощущения свободы это не принесло.