Дмитрий Раскин - Судьба и другие аттракционы (сборник)

— Наслаждайтесь небом, что вы! — не выдержал Ветфельд. — Светом божиим, солнышком.

— Вот я как раз и говорю об этом, — кивнул Борис Арбов.

15

Управляющий и портье в креслах-качалках в маленькой гостиной. Оба в халатах, в руках бокалы.

— Быть антуражем, — говорит управляющий, — да что там, рябью на поверхности того, чего мы так и не поняли за всё это время. А времени было предостаточно. Все-таки это унизительно. Пусть мы с тобой и привыкли вроде бы.

— Быть тем, что позволяет нашим постояльцам хоть как-то объяснить себе самим, что с ними здесь произошло, — возражает его собеседник, — в конечном счете, это гуманно.

— Одни не могут стать счастливыми, другие не хотят, третьи ограничивают самих себя, обкарнывают себя своим счастьем. А я всё только пытаюсь отучиться от привычки судить.

— Но сегодня мы имеем дело с теми, кто пришел сюда вроде как не за счастьем, а ты опять недоволен, — улыбается портье.

— Оставь этот тон. Эта твоя имитация усталой мудрости, — управляющий сбивается. — Мы думали, что все эти аттракционы для испытания наших постояльцев, а теперь мне кажется, это испытание Реальности посредством постояльцев.

— То есть всё оказалось несколько амбициознее и безысходнее?

— Может быть, беспощаднее… А если взять и сказать нашим гостям об этом?

— Ну, мы вроде как уже намекали, — задумывается портье. — Для очистки собственной совести больше, но всё же… Сказать можно, конечно, но вряд ли от этого что-то изменится. — И тут же радостно: — Значит, сказать действительно можно.

— Знаешь, — управляющий замялся, — я хотел бы тут кое-кому подыграть. — Ждет реакции собеседника, тот демонстративно молчит.

— Ну, разреши мне хоть раз! — срывается управляющий. — Мне надоело быть вечно подглядывающим. Я тебе не вуайер.

— Ты же подглядываешь не в щелочку, не в замочную скважину, а, извини меня, в микроскоп.

— Наверно, пора уже искупать.

— Что именно?

— Микроскоп, — ответил управляющий.

— Может быть, ты сам хочешь стать постояльцем? — портье смотрел на него с интересом. — Только это будет не искуплением, а злоупотреблением служебным положением, да-с.

Управляющий, не глядя, завел руку назад, поставил свой бокал на столик за креслом.

— Что, так хотелось бросить мне в голову? — спросил портье. Управляющий промолчал.

— Хорошо, — сказал портье, — попробуй помочь кому-нибудь из них. Но только одному, ты меня понял?

16

Ветфельд и Лидия гуляют по городу.

— А ведь мы с Марией чуть было не расстались после поездки на этот курорт, — говорит Ветфельд. — Как ни смешно, конечно… Мы, в сущности, были детьми эгоистичными, предвкушающими грядущее. Детьми, непоколебимо уверенными, что грядущее пообещало им что-то, что оно им должно. — Ветфельд поднял указательный палец и состроил гримасу. — И первый же сбой в отношениях ужаснул нас. Мы научились любить, как нам мнилось, но совершенно не знали, как уберечь любовь. Плюс тогдашняя моя рефлексия: я подозревал, что люблю любовь, а не Марию именно. О, эти муки так возвышали меня в собственных глазах. Какие глубины я в себе подозревал… Я дергал Марию, придирался к ней, будто проверял на излом ее чувство, я был несносен, понимал, что эти мои «победы» над ней развращают меня. Всё забыто, опыт незрелой души давным-давно неинтересен, потерял всякий смысл, но стыд — след стыда за всё тогдашнее, он, как ни странно, остался.

— Выходит, вы не были особенно счастливы здесь?

— Был. Я просто этого тогда еще не знал. Я тогда еще не дорос до счастья. Это банально. Наверно, счастье пришло слишком рано. Что мог я знать тогда о тоске, хоть каком страдании?

— А Мария?

— Она полюбила меня глубоко и сразу.

— Я так и подумала.

— Автоматизм этого «мы», с которого я начал сейчас. Я спрятался за него, да? Это я был незрелым. Это я не готов, я себялюбив, подозрителен, амбициозен, неуверен в себе до болезненности и прочее. У Марии хватало терпения. Мне, как вы, Лидия, поняли, просто нужно было время. Мария любила меня, была со мной в ожидании меня. — Ветфельд улыбнулся, извиняясь за фразу. — Вы это тоже, наверное, понимаете.

— Я так понимаю, она дождалась?

— Помните, Лидия, управляющий говорил, что многие просят показать им другой вариант судьбы?

— Что же, если аттракционы, то все-таки должны развлекать.

— Тот вариант, где нет Марии? Вряд ли мне интересно, а вникать, что там лучше ли, хуже, чего меньше или как раз вот больше, удачлив ли я, неудачлив…

Когда она умерла, я уничтожил все ее фото, все ее вещи сложил в сумки и избавился от них, сам не знаю, не помню как.

— Но зачем? — Лидия засмущалась этого своего дрогнувшего голоса.

— Я не знаю! Я сам так и не смог понять. Ее прах был развеян. Я так жалею о том, что исполнил эту ее волю. Если б была могилка, — Ветфельд замолчал. — Хотя и это неважно. — Добавил он после паузы.

Лидия сжала его руку чуть пониже локтя.

— Единственное, чего стоило просить у нашего управляющего, — Ветфельд благодарен Лидии за этот жест, — у его каруселек, получилось у меня и так — «печаль моя светла», так кажется сказал ваш поэт? То есть мне можно уже уезжать?! Можно жить, да? А что если они и добивались, чтобы не чудо, не аттракционы, а каждый из нас сам… Впрочем, мне-то что сейчас до этого. Хотя, если так, они правы, пусть и дидактичны, конечно, может, даже слишком дидактичны. Но отец Арбова, он-то уж точно не сам!

— В каком городе жила Мария? — вдруг спросила Лидия?

— Во Фрайбурге. Мария Кляйн из Фрайбурга, дочь потомственного часовщика Карла Кляйна. Я тогда пытался шутить на эту тему: семья, где из поколения в поколение управляют временем, ну и еще что-то в этом роде.

— Она, конечно же, ваша ровесница? — Лидия спросила между прочим, но это ее «между прочим» получилось каким-то нарочитым, чего не заметил Ветфельд.

— На месяц старше. Если быть точным, на месяц и десять дней. Я родился пятнадцатого мая, а она соответственно. Повторяла: «Курт, слушайся старших». Она и была старше меня на свою любовь ко мне. Я, наверно, уже утомил вас подробностями, — спохватился Ветфельд. — Я вообще всё о себе и о себе. Извините. Вы-то, Лидия, как?

— Аттракционы упорно игнорируют мои желания, равно как и полнейшее отсутствие оных. Сначала думала — показалось, но ясно, что это не просто так. Я все эти дни вас всех поучала: думайте, для чего. Вот я теперь и думаю. Как хорошо бы было посмеяться над аттракционом, попытаться уличить управляющего в шарлатанстве, но после появления отца Арбова!