Роджер Зилазни - Остров мертвых

— Но эта элегия написана не по трафарету. Я знаю, что ты такие не любишь. Так что я на тебя не обижаюсь.

Рука моя зависла над тумблером отключения связи, подождала, а затем вместо этого потянулась к сигаретам Рамзеса.

— Ладно. Давай. Я слушаю.

И он прочел, и это в самом деле было неплохо написано. Я мало что запомнил. Я только запомнил те живые, чистые слова, идущие сюда с расстояния в подземного шара, и себя, что стоял здесь, ободранный снаружи и внутри, и слушал их. Он описал добродетели Нимфы, которую заполучил Посейдон, затем уступивший ее своему брату Гадесу. Он взывал к всеобщей скорби всех четырех стихий. И пока он читал, я мысленно перенесся обратно в те два счастливых месяца на Косе, и все последующее изгладилось из памяти; и мы снова были на борту «Идола», держа курс на островок, с его полусвященной рощицей — мы выбрали его для нашего пикника, и купались там, лежали под лучами солнца, не разнимая рук, без слов, просто ощущая, как солнцепад, словно водопад, только нежный, горячий, сверкающий, низвергается на наши розовые обнаженные души, там, на бесконечном пляже, который кружил, окружая то крошечное царство, и неизменно возвращался к нам.

Он закончил и пару раз кашлянул, прочищая горло, и остров мой пропал из виду, унеся часть меня с собой[55], поскольку все это было, было.

— Спасибо, Фил, — сказал я. — Очень мило.

— Мне очень приятно, что ты одобряешь, — сказал он. — Я вылетаю в полдень в Афины. Я бы хотел присоединиться к вам на этом отрезке вашего пути, если ты не возражаешь.

— Давай, — сказал я. — Только, если можно, объясни, с какой целью?

— Хочу снова увидеть Грецию. Поскольку и ты там будешь, есть повод вспомнить наше прошлое. Я бы хотел бросить прощальный взгляд на несколько Старых Мест.

— Ты что, с жизнью прощаешься?

— Хм… Я принял серию таблеток Ж. С. со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мне чудится, что пружина у меня внутри все слабеет и слабеет. Может, таблетки подзаведут ее, а может, нет. Так или иначе, я снова хочу повидать Грецию, и, кажется, это последний шанс.

— По-моему, ты заблуждаешься. Так или иначе, мы будем обедать завтра в Алтарном Саду, около восьми вечера.

— Прекрасно. Там и увидимся.

— Кончаю связь.

— До свидания, Конрад.

— До свидания.

Я вышел, принял душ, натерся жидкой мазью и оделся во все чистое. В нескольких местах еще болело, но тело мое было по крайней мере чистым. Затем я разыскал веганца, который только что завершил такое же омовение, и вперил в него злобный взгляд.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — начал я, — но одна из причин, почему вам хотелось, чтобы я устроил этот спектакль, — это мой потенциальный дар выживания. Верно?

— Верно.

— Так вот, я сделал все возможное, дабы вы убедились в его реальности, как и в том, что я его использовал исключительно ради всеобщего благополучия.

— Разве для вас это не то же самое, как когда вы в одиночку сражались против всех?

Я потянулся к его горлу, однако сдержался. Наградой мне был его страх, округливший его глаза и искрививший уголки его рта. Он сделал шаг назад.

— Забудем, — сказал я ему. — Я здесь лишь для того, чтобы доставлять вас, куда вам угодно, и следить, чтобы вы вернулись домой с целой и невредимой шкурой. Этим утром в роли неплохой закуски для боадила вы создали мне некоторые проблемы. Таким образом вы получили предупреждение, что отправляться в ад за огоньком для сигареты дураков нет. И если вам вздумается шляться в одиночку, сначала убедитесь, что ничего вокруг вам не угрожает. — Во взгляде его появилась нерешительность. Он отвел глаза. — В противном случае, — продолжал я, — берите с собой вооруженный эскорт, поскольку сами вы отказываетесь носить оружие. Вот и все, что я должен сказать. Если вас это не устраивает, скажите мне — я уеду и предоставлю в ваше распоряжение другого гида. Во всяком случае, Лоурел полагал, что так я и сделаю. Так что слово за вами.

— Лоурел действительно так сказал?

— Да.

— Поразительно… Ну конечно, да. Я буду выполнять ваши требования. Я вижу, что это благоразумно.

— Вот и отлично. Вы сказали, что хотите в полдень снова посетить Долину Цариц. Рамзес возьмет вас. Сам я что-то не очень настроен. Мы отбываем завтра утром в десять. Будьте готовы.

И я пошел прочь, ожидая, что он что-нибудь скажет, хотя бы одно слово.

Но он не сказал.

К счастью для тех, кто выжил, и для тех, кто еще не родился, Шотландия мало пострадала во время Трех Дней. Я достал из морозильника коробку со льдом, а из палатки, где мы ели, бутылку содовой. Я включил вентилятор возле койки, открыл пятую бутылку виски из своих личных запасов и провел остаток дня в размышлении по поводу нашей суеты сует.

Поздно вечером, когда я окончательно протрезвел и что-то нашарил, дабы подкрепиться, я взял оружие и вышел подышать свежим воздухом. Приблизившись к восточной стороне периметра электрооповещения, я услышал какие-то голоса, поэтому сел в темноте, прислонившись спиной к довольно большому камню, и прислушался. Я узнал вибрирующие диминуэндо голоса Миштиго, и мне захотелось услышать, о чем он говорит.

Однако слов я не мог разобрать.

Собеседники были далековато, а акустика пустыни — не самая лучшая в мире вещь. Я сидел, напрягши ту часть себя, которая слушала, и случилось то, что бывало и раньше.

Я сидел на одеяле возле Эллен, обняв рукой ее за плечи. Своей голубой рукой…

Но видение исчезло, поскольку я с содроганием отмел возможность побыть веганцем, пусть даже в состоянии телепатического исполнения желаний, и я снова оказался возле своего камня.

Однако мне было одиноко, а Эллен показалась мягче, чем камень, а меня по-прежнему разбирало любопытство.

Так что я опять оказался там, задрав при этом голову.

— …отсюда мне не видно, — говорил я. — Но Вега является звездой первой величины, расположенной в том самом месте, которое ваши люди называют созвездием Лиры.

— А как там на Тайлере? — спросила Эллен.

Последовала долгая пауза. А после нее:

— Зачастую людям не под силу вообразить то, что представляется наиболее существенным. Как передать лицу, с которым вы говорите, информацию, которую он органически не может воспринять, — вот в чем проблема. Тайлер не похож на эти места. Там нет пустынь. Весь мир покрыт зеленью. Но… Позвольте мне цветок из ваших волос. Взгляните. Что вы видите?

— Красивый белый цветок. Потому я и сорвала его и воткнула в волосы.

— Но это вовсе не просто красивый белый цветок. Во всяком случае, для меня. Ваши глаза воспринимают свет на длине волны от 4000 до 7200 единиц ангстрем. Глаз же веганцев видит как бы глубже — ультрафиолетовые лучи на волне примерно до 3000. Мы не видим то, что вы относите к «красному», однако в этом «белом» цветке я вижу два цвета, для которых в вашем языке нет слов. Мое тело покрыто узорами, которых вы не можете разглядеть, но они примерно такие же, как у остальных членов моей семьи, так что любой веганец, знакомый со Штигогенами, может с первого взгляда назвать мою семью и место, где мы живем. Некоторые наши картины выглядят слишком кричащими для землян или даже кажутся одноцветными — обычно, голубыми — поскольку оттенков земляне не видят. Наша музыка по преимуществу воспринимается вами как паузы тишины, хотя на самом деле это не паузы, а мелодия. Наши города чисты и рационально расположены. Они собирают дневной свет и излучают его в ночное время. Движение в них медленное, а звуки приятны. Для меня это значит многое, но я не знаю, как все это описать человеку.