Максим Лучинин - Повестка в космос

Почти сразу нас рвануло в трубу, и я, прижав к себе Ари руками и ногами, с ужасом думал о том, как бы ей что-нибудь не оторвало. Бешеный поток мотал нас во мраке заполняющегося сосуда, а я перекладывал в голове песчинки: одна, другая, одна, другая, тик-так, жизнь-смерть. И все последующее время, когда волнение утихло, я опустошал одну пустыню и заполнял другую. Болтаясь в жиже, я слушал медленные удары сердца и крепко держал Ари. И я уже видел, сколько мне осталось, видел ту последнюю песчинку, после которой мой организм выключится, когда жидкость вдруг содрогнулась. Извиваясь, как пойманная кобра, я поплыл наугад, судорожно лягаясь ногами. Ари висела на мне стотонным камнем. Разлепив глаза, сквозь слизь, я увидел свет — и понял, что выжил.

Я поднял руку с песка. Перед глазами — обычная ладонь, пять пальцев, натертая кожа, грязнущие ногти. Че-ло-век. Ведь я — человек? Григорий. Меня зовут Ивашов Григорий. Да, я помню. Я помню Землю. Там лес, там растут сосны…

Приподнявшись, я залез в карман сохнущих джинсов. Несколько блеклых измочаленных иголочек от сосны выглядели на ладони нереально, невозможно. Но именно они-то и были настоящей реальностью. А вот все, что меня окружало… Я огляделся. Увидел вдалеке бредущую по песку Ари…

Кто же я теперь? Кто я? Если я способен выжить без воздуха, если я вдруг вижу в темноте, выживаю при коллапсе пространства, то кто я? Остался ли я человеком? Или больше я никогда не назову себя этим простым, но вдруг ставшим чертовски важным словом? Или это ерунда? Неважно? Вон, Ари. Прошла со мной огонь и воду. И тоже жива, здорова. Правда, у нее другая история. И в летающем пивном бочонке она осталась живой лишь потому, что снова впала в кому, очухалась лишь через несколько часов. Хотя ее подругу при взрыве станции это не спасло…

Так что же? Случайность? Все это случайно? И я мог сто раз погибнуть?

Однако выжить без воздуха случайно нельзя. Это факт, который требует объяснения. А объяснение тут одно — мое тело не такое, как при выдаче паспорта, и медкомиссию я теперь вряд ли пройду без удивленных взглядов врачей. Час без воздуха — это вам не Дэвид Копперфилд.

Еще истанты нас модифицировали, изменяли под условия космоса. Что нам сказали тогда? «Простая биохимия»? Ну-ну… Много ли в нас осталось человеческого после их работы? А ведь еще был истант, которого я с командного центра тащил. Как он стонал тогда! Меня аж трясло. Что он делал? Предсмертную песню пел или как-то на меня влиял? Или то и другое зараз? И башня эта чертова. «Великий жнец», мать его… Хоть бы инструкцию выдавали. Я видел себя будто стеклянным тогда, и мир сквозь меня приобретал четкость, словно промытый до последней молекулы. Что это было? Иллюзия? Болевой шок? Галлюцинация шокированного рассудка?

Ясно, что если зовут меня по-прежнему Григорий, то стопроцентным человеком я отныне не являюсь. И можно меня сажать в зоопарк или в поликлинику на опыты отправлять. «А ведь так и сделают», — подумал я и вспомнил опять Резвых Владимира Алексеевича, славного сотрудника госбезопасности, похожего на Ленина. Вот уж ему-то, приведи господь увидеться, я о своих приключениях буду рассказывать очень скупо, без ненужных, так сказать, подробностей.

Я сел и оглядел себя. Руки, ноги, голова… Голова вроде та же, фиг знает, нащупывается немаленькая щетина, считай что борода, но в целом количество носов, глаз и ушей не изменилось… Все остальное тоже без изменений. И даже ожоги прошли. И что? Как проверить свои способности? Отрезать палец и посмотреть, не отрастет ли? Или попробовать задержать дыхание на час? Я закрыл рот и зажал нос пальцами. Раз-два-три…

— Ты что делаешь, Гри-и-ша? — Ари стояла в воде и шевелила ногой в прозрачных волнах.

Я помотал головой. Десять-одиннадцать-двена-ДЦать…

— Пойдем плавать?

Я закашлялся и выдохнул. Черт!

— Плавать? Ты с ума сошла! Нет! — Я испуганно Дернулся. — А если тебя унесет туда под обрыв? Ари, давай ты больше не будешь далеко заходить! Сама видишь, как тут странно…

— Это безопасный обрыв, это просто море так загибается книзу. — Она была сама наивность.

— Ага, «просто»… — крякнул я. — Да ни фига это не просто! Не может вода так загибаться! Почему же она не сливается туда книзу? Почему волны к нам на берег катят? А?

— Я не жила здесь, я не отвечу. — Она села рядом.

— Ну вот и я не отвечу, — сказал я. — А пока не отвечу, давай не будем экспериментировать. Что там Чингачгук? Ты научилась его понимать?

— Неясно. Мы мало знаем. Слова знаем — мир не знаем. Надо побыть здесь, тогда поймем.

— Честно сказать, не хотелось бы здесь задерживаться, — пробормотал я. — Здесь можно жить только на узкой полоске вдоль берега. Там, — я показал на материк, — словно в склеп попадаешь, я вообще не представляю, как можно жить без пространства над головой. А там, — я кивнул на море, — обитель Сальвадора Дали, а я, признаться, больше Шишкина люблю…

— Что? — Ари не поняла.

— Неважно. — Я махнул рукой. — Я к тому, что мне здесь жутко неудобно. Это не планета, а какая-то ошибка художника. Знаешь что, — я встал и стал натягивать мокрые джинсы, — пойдем! Поговорим со стариком. Надо все-таки узнать точно, что это за место и что нам дальше делать. А то боюсь, как бы не пришлось нам становиться рыбаками здесь, этого я точно не переживу…

Старик Чингачгук возился на пирсе. Огромное черное сооружение, древнее, как первые сто метров Великой китайской стены, торчало из песка берега двухэтажным переплетением балок и стоек, уходило в воду длиннющим механическим пальцем. Не знаю, из какого материала его соорудили. Судя по грохоту цепей и передвижных траверсов, это металл. Только от времени он не заржавел, а почернел. Свежие царапины и сколы белели сталью, все же остальное шершавилось черной неровной шкурой. Толстые столбы опор, погруженные в воду, бугрились слизистой дрянью и пускали по инфантильным волнам отростки длинных водорослей. Перепуганные Чингачгуком, в воздухе неподвижно висели местные птицы и что-то громко орали.

Цепляясь за прутья ступенек, мы с Ари поднялись по лестнице на верх пирса. Желтое марево словно прикоснулось к голове, я пригнулся. Ветер забрался в волосы и надавил на спину. Черная металлическая дорожка уходила вперед, от берега. По одну ее сторону висел измученный временем поручень, по другую — громоздились конструкции талей и грузовых стрел. По правому краю пирса стопудовыми кляксами пузатились пришвартованные космические танкеры — перевозчики браги. Здоровые, неправильной формы эллипсоиды висели над прозрачным морем, словно воздушные шары, прикрепленные к конструкциям причала направляющими рельсами. Чингачгук вдобавок для большей надежности зацепил каждый из них цепью. Похоже, он не намеревался терять ни грамма жидкости, что переполняла эти несуразные бочонки. Вот только что он будет с ней делать? Разольет по бутылкам и набьет погреба? Или у него где-то запрятана пивоварня? Сомнительно. Убогий домик на берегу из такого же черного металла, что и пирс, — вот и все его владения. Никаких других строений в этой приплюснутой степи я не видел. И что он там возится?