Екатерина Русак - Вор черной масти

Нас сильно качало в море, сидеть в грязном, вонючем трюме этой консервной банки было противно и даже страшно. Железо, которое окружало нас со всех сторон, было леденисто-холодным. От морской качки опрокинулись переполненные бочки-параши. Нечистоты разлились по полу и издавали омерзительные запахи зловонья. Трюм плохо проветривался, поэтому запах нечистот присутствовал с нами постоянно. Пароход швыряло по волнам, а люди случалось, летали по трюму как тряпичные куклы. Многие зэка, никогда не видавшие моря, теряли сознание, страдали морской болезнью, блевали прямо на пол или молились про себя о спасении их душ, мечтая только об одном: побыстрее ступить на твердую землю. Кормили нас плохо, но многие арестанты просто не могли есть...

Трупы, умерших зэка, без лишних слов бросали в море.

Десять суток морской дороги от Ванино до Магадана я находился в этом кошмаре!

-------------------------------------------------

[1] Дутый шмель (жаргон) - толстый кошелек.

[2] Ломиться по бездорожью (жаргон) - идти напролом, без понимания обстановки.

[3] Хлестаться (жаргон) - хвалиться.

[4] Градусник (жаргон) - палка десятника.

[5] Шалашовка (жаргон) - женщина, ночующая в мужском бараке. При встречах пар в бараке, нары завешивались со всех сторон от чужих глаз, образуя "шалашик".

ГЛАВА 21. КОЛЫМСКАЯ ЗЕМЛЯ.

22 июля 1949 года. 08 часов 01 минута по местному времени.

"Магаданская транзитка", четвертый километр.

***

В бухту Нагаево мы прибыли рано утром. Пирс номер пять, который прославился как место высадки заключенных, принял нас, и колонны с зэка начали выгрузку на причал.

Нас выстроили, как везде было принято в колонну по пять и мы двинулись от причала по главной улице Магадана, проспекту Ленина. Я представил, что чувствовали пленные гитлеровцы, когда их провели по улицам Москвы в 1944 году.

Но на наши уныло бредущие колонны никто особого внимания из жителей Магадана не обращал. Настолько это было обыденно, что вид зэка, идущих под конвоем, никого не удивлял.

Магадан к тому времени был уже большим городом. В его центре находилось множество административных зданий. По окраинам Магадан был, конечно, беднее, там располагалось бесчисленное количество бараков и частных домиков причудливой архитектуры, сараи и различные пристройки.

Колонна дошла до санпропускника, где нам, грязным, вонючим, наконец, разрешили помыться, а наши вещи забрали на прожарку.

После этого нас, весь этап, снятый с парохода, направили в Магаданский постоялый двор[1] который находился на четвертом километре Колымской трассы. Иначе его звали "Магаданская транзитка". Лагерь этот был совсем не маленький. Не такой большой, как в Ванино, но много больше большинства ИТЛ. Нашу первую колонну, состоящую из законников, разделили на четыре части и мы двинулись по шоссе. Когда нас ввели в лагерь, нам пришлось пройти вдоль проволоки, за которой стояли отошедшие воры. Они нас встретили свистом, улюканьем и оскорблениями. Они бросались на колючую проволоку, как гиббоны, словно собираясь порвать ее, ревели как оголтелые быки и грязно матерились.

Короче говоря, все это незаметно переросло в кровавую драку, я бы сказал даже побоище. Но расскажу по-порядку.

- Кто тут у вас шишкомот, честняги недорезанные? - вопросил один из-за проволоки сученых воров, злобно сверкая шнифтами.

- А ты что за пидорас, который тут икру тоннами мечет, да ростом не вышел? - не остался в долгу кто-то из черных воров.

- Ты что ли центровой, ебобл.дище облямуделое[2]? - заржал ссученный вор и его радостным смехом и гомоном поддержали остальные отошедшие.

- Пошел ты на х.., мордобл.дина залупоглазая, сто.бучее страхопи.дище! - отозвалась немедленно наша колонна.

- Мне ваш центровой нужен, а не всякая шваль, склип.здени вы двужопостворчатые! - усмехнулся центровой среди ссученых, не обращая внимания на ответную ядовитую реплику и делая отвратительную гримасу на своей роже. - Где он, разъе.бать у праба?бушки ребро через семь гробов в сраку? Бздит, что ли на базар по понятиям со мной выйти?

- С шкварными, которых мусора пялят в хавальник, босяку базарить западло! - отозвался из строя я. - Чего ты, петух вонючий, продырявленный, тут хипеш поднимаешь, честных воров своей раздупленной задницей пугаешь?

Ругательства и оскорбления от враждебных группировок стазу потекли беспрерывной рекой, доставая родню той и другой стороны до десятого колена. Галват от криков поднялся такой, что хоть всех святых выноси!

Да, верно то, что матерная ругань у воров была не в чести. Но тут, они видели перед собой кровных врагов, на которых можно было изливать любые, самые страшные ругательства и святотатства. Это и есть то, что называют трехэтажным матом!

Не удивляетесь, тому, что воры начали свою правилку именно таким образом. В послевоенном СССР это было в порядке вещей. Вы никогда не видели, как происходили драки район на район? Не застали? Я расскажу. Сначала выходили мелкие пацаны, которые выстроившись шеренгами друг против друга начинали всячески обзывать и заводить своих противников. Если одна из сторон проигрывала словесный спор, то выходили более старшие подростки, которые тут же наталкивались на своих ровесников, которые тоже приходила на подмогу своим мальцам. Оскорбления становились все сильнее и задиристее. Мальцы же обеих сторон благоразумно отступали в тыл. Тут в бой вступала тяжелая артиллерия. Подростки тоже исчезали, а их места занимали взрослые мужики, которые распаленные ругательствами подростков яростно обрушивались друг на друга, и дрались стенка на стенку.

Деловые тоже были детьми этой страны и использовали похожий, привычный им прием...

Ссученные воры бесновались за проволокой. И вдруг деревянные ворота, огораживающие их барак, дрогнули под натиском толпы и раскрылись. И сразу ссученные ринулись на нас, атаковав центр колонны. Они были вооружены кто чем. Заточки, кастеты, железные прутья, кое у кого были доски.

Воры из наших, тоже выхватили из загашников свои заточки, и вступили в неравную драку. Ссученных было раза в два-три больше.

Охранники брызнули прочь во все стороны, боясь оказаться в гуще свалки. Конвоиры, отбежав на приличное расстояние, начали стрелять поверх голов. Но эти автоматные очереди никого не остановили.

Наша колонна была разорвана на две части, нас взяли в кольцо. Законники отчаянно отбивались. В самом начале драки, я скинул полушубок и намотал его на левую руку. Так делали почти все. Что бы задержать направленный на тебя нож или смягчить удар железного прута. Люди схватывались телами, душили друг друга, били кулаками и ножами. Ссученные лезли напролом. Это были такие же воры, как и мы, правда, бывшие в нашем понимании. Но храбрость от этого они не утратили. И их было больше. Мне в драке разбили рубильник[3], чиркнули по руке заточкой. Я боялся только одного: упасть. Тогда могли затоптать. Мы держались из последних сил. Около пятидесяти человек с обеих сторон уже неподвижно лежали на земле, раненые корчились, вопили от боли и матерились.