Вспомнить всё - Филип Киндред Дик
– Разумеется, ходите, – хладнокровно подтвердил Акопян, – а работаете в одной из оклендских компаний, в «Триплан Индастриз, Инкорпорейтед», на авеню Сан-Пабло, неподалеку от Двадцать Первой улицы. Точный адрес найдете в видеофонном справочнике, но… мой вам совет: ложитесь-ка лучше спать. Отдохните. Вы провели на ногах целую ночь и в результате, естественно, серьезно переутомлены.
– А что, если система бредовых идей вскоре посыплется, теряя кусок за куском, все крупнее и крупнее? – пробормотал Купертино. – Приятного тут, знаете ли, мало!
Пропажа одной-единственной детали – и то перепугала его до полусмерти: казалось, с ней он утратил – ни много ни мало – частицу самого себя. Забыв, где работает, Джон Купертино словно бы в один миг отделился, наглухо обособился от всего человечества… а сколько еще может взять и забыться так же легко? Хотя, возможно, Акопян прав: все дело в переутомлении. Староват он, чтобы не спать ночи напролет, как еще десять лет назад, когда и ему, и Кэрол подобные эскапады были вполне по силам…
Все это означало, что ему просто не хочется расставаться с системой бредовых идей, не хочется, чтобы она рассыпалась на глазах. В конце концов, человек есть его мир – без окружающего мира не существует и личности.
– Доктор, – спросил он, – нельзя ли увидеться с вами сегодня вечером?
– Но мы ведь виделись совсем недавно, – напомнил доктор Акопян. – Для повторного приема несколько рановато. Потерпите до конца недели, а между тем…
– Я, кажется, понял, каким образом поддерживается система бредовых идей, – перебил его Купертино. – При помощи ежедневных доз фрогедадрина, орально, с едой. Возможно, отправившись в Лос-Анджелес, я пропустил дозу, чем и объясняется исчезновение одного из сегментов системы, а может, причина, как вы говорите, в переутомлении… однако и то и другое в равной мере подтверждает мою правоту: все вокруг – действительно система бредовых идей, и мне больше не требуется ни результат анализа крови, ни помощь языковедов из Калифорнийского Университета. Кэрол мертва, о чем вам прекрасно известно. Вы – мой лечащий психиатр, находимся мы на Ганимеде, и меня уже три с лишним года держат под стражей. Разве в действительности все обстоит не так?
На этом Купертино умолк, ожидая ответа, но Акопян молчал. Мало этого, на лице доктора по-прежнему не отражалось ни малейших волнений.
– И ни в какой Лос-Анджелес я не ездил, – продолжал Купертино. – На самом деле меня, скорее всего, держат в относительно тесном пространстве, а вся моя свобода передвижения опять-таки иллюзорна. И с Кэрол я утром не виделся… верно?
– Что значит «результат анализа крови»? – неторопливо, рассудительно, с легкой улыбкой заговорил Акопян. – Что натолкнуло вас на мысль об анализе крови? Джон, если все вокруг есть система бредовых идей, результат анализа крови тоже окажется иллюзорным, и что тогда с него толку?
Вот это Купертино в голову не приходило. Ошеломленный, он умолк, не в силах ответить ни слова.
– И амбулаторная карта, присланная по вашей просьбе доктором Грином, а по получении отправленная для анализа в Калифорнийский Университет в таком случае тоже иллюзия, – неумолимо продолжал Акопян. – А если так, каким образом их выводы…
– А вот об этом вы, доктор, узнать не могли никак, – перебил его Купертино. – О моем разговоре с доктором Грином, о просьбе прислать для ознакомления амбулаторную карту и о ее получении – да, вполне, от того же доктора Грина, но о моем обращении в университет с просьбой проанализировать текст вам знать неоткуда. Прошу прощения, доктор, но ваша система противоречит собственной внутренней логике, что неопровержимо доказывает ее ирреальность. Вам слишком многое обо мне известно, а я… а я, кажется, уже знаю, как подтвердить мои доводы окончательно и бесповоротно.
– И как же? – неожиданно холодно, настороженно полюбопытствовал Акопян.
– Вернуться в Лос-Анджелес и застрелить Кэрол снова.
– Боже правый, как вам только…
– Та, что погибла три с лишним года назад, умереть во второй раз не может. Таким образом, убить ее я не смогу, – пояснил Купертино и потянулся к рычагу аппарата с намерением прервать разговор.
– Постойте, – зачастил Акопян. – Послушайте, Купертино, я звоню в полицию! Вы не оставляете мне иного выхода. Я не могу допустить, чтоб вы отправились туда и хладнокровно убили эту женщину на самом де… то есть во второй раз покусились на ее жизнь! – осекшись на полуслове, поправился он. – Хорошо, Купертино, признаю, признаю: ряд обстоятельств от вас сочли нужным скрыть. До определенной степени вы правы, это не Терра, а Ганимед.
– Так-так, – хмыкнул Купертино, убрав руку от рычага.
– Однако Кэрол вовсе не иллюзорна, – запинаясь, едва не брызжа слюной, продолжал Акопян. Лоб его покрылся бисером пота: очевидно, доктор всерьез испугался, как бы Купертино не оборвал связь. – Кэрол реальна не менее, чем вы или я. Вы пытались убить ее, но промахнулись, она сообщила в гомеогазеты о готовящейся революции… и потому революция завершилась лишь частичным успехом. В данный момент мы – то есть весь Ганимед – окружены кордонами терранских боевых кораблей, отрезаны от всей Солнечной системы, живем на сухпайках из резервных запасов, нас теснят по всем направлениям, однако позиций пока не сдаем.
Неодолимый, леденящий ужас накрыл Купертино волной, хлынул в горло, заполнил грудь, проник в самое сердце.
– А для чего мне внушили систему бредовых идей? Кто это сделал? Кто навязал мне ее?
– Никто. Никто вам ничего не внушал. Все это просто защитная реакция психики на чувство вины. Самопроизвольное бегство от реальности. Дело в том, Купертино, что терранские власти узнали о революции раньше времени из-за вас. Осознав, какую роль сыграла ваша невоздержанность на язык в разговорах с Кэрол, вы пытались покончить с собой, но безуспешно и вместо ухода из жизни сбежали от нее в вымышленный мир. Психологически.
– Но если Кэрол сообщила о готовящемся восстании терранским властям, значит, сейчас она в…
– Совершенно верно. Ваша жена лишена свободы, а навещали вы ее в центральной тюрьме Нью-Детройта-Г, здесь, на Ганимеде. И знайте: честно говоря, я даже не представляю себе, какое воздействие окажут мои откровения на ваш вымышленный мир. Возможно, в результате он лишится еще ряда сегментов, возможно, даже рассеется вовсе, целиком открыв вашему восприятию весь ужас нашего положения, все трудности и лишения, которые мы, гани, терпим, оставшись один на один с терранской военной машиной… Завидую я вам, Купертино: все эти три года вы провели, ни сном ни духом не ведая о суровых реалиях нашей жизни, а что будет дальше… посмотрим. Будущее покажет, – пожав плечами, подытожил Акопян.
– Спасибо за откровенность, – помолчав, откликнулся
