Генри Олди - Клинки Ойкумены

Посещение университетского кафе в поздний час. Нарочитая развязность юнца. Естественность его спутницы. Головоломка оказалась посложнее «волшебного кубика», который бармен с поклоном водрузил на столик помпилианцев. Пепельницу он тоже не забыл – вместе с лучиной для прикуривания и секатором для обрезки сигар. Коротая время в ожидании Диего Пераля, мар Фриш был не прочь между делом разгадать эту маленькую загадку. Он не сомневался: все части мозаики встанут на место еще до того, как маэстро Пераль покинет фехтовальный зал.

– Сколько их тут всего?

Эрлия указывала на «блинг-мо» с пирожными. Сверху покоились четыре шарика: в глазури, сахарной пудре, шоколаде и кокосовой крошке.

– Пятнадцать, – ответил гематр.

– Что я наделала! Моя фигура!

Сокрушаясь вслух, блондинка взяла первое пирожное. Крисп щелкнул секатором, срезая кончик сигары, взмахнул в воздухе самовозгорающейся лучиной, дождался, пока она займется как следует, и прикурил. Он едва не обжегся, пытаясь загасить лучину, которая потухла бы сама, догорев до костяного черенка. Стало ясно: сигару юнец курит хорошо, если второй раз в жизни.

– Давно вы на Хиззаце, мар Галеви?

В том, что Эрлия знает, как правильно обращаться к гематрам, не было ничего удивительного. Ровным счетом ничего. Тем не менее, еще один кусочек мозаики встал на свое место в мозгу Фриша.

– Четвертый день.

– Как вам здешняя кухня?

– Все натуральное и дешевое. Много местной экзотики. Будьте осторожны с острыми блюдами.

– Спасибо, мар Галеви! Мы с Криспом только сегодня прилетели…

Крисп затянулся сигарой и закашлялся.

Спросить совета у более опытного туриста, а не у местного – это разумно. Женщины зачастую оказываются умнее, чем стараются выглядеть. Еще один фрагмент мозаики, отметил Фриш. Он наблюдал и анализировал. Юнец извлек коммуникатор, активировал сферу и углубился в поиск. Эрлия расправилась с первой четверкой пирожных и принялась вертеть в руках куб-трансформер, желая добраться до следующей порции. С хитрой конструкцией помпилианка справилась на удивление быстро – быстро для не-гематра. Она радостно захлопала в ладоши, когда куб стал раскрываться.

– До завтра, маэстро, – прозвучал в наушнике Фриша женский голос. – Привет супруге! Она у вас просто чудо!

– Это, случаем, не спортзал?

Юнец указывал на освещенные окна фехтовального зала. Окна были выставлены на «матовый флер»: рассмотреть, что происходит внутри, невозможно, но стекла пропускали свет в обе стороны на семьдесят процентов.

Случайностей не существует, подумал мар Фриш. Головоломка сложилась. Теперь он знал, кто перед ним. Вероятность – девяносто шесть и четыре десятых процента.

– Спортзал, – подтвердил Гиль Фриш.

– Вы там бывали? – удивилась Эрлия.

Если бы существовал приз за натуральность поведения, блондинка получала бы его ежегодно. Сперва Фриш хотел сказать правду, которая ни в чем его не уличала, но, хорошенько взвесив ситуацию, соообщил:

– Я видел план университета.

Ответ полностью удовлетворил Эрлию: она хорошо представляла себе способности гематров. Блондинка улыбнулась Фришу – как раз в тот момент, когда наушник в левом ухе лже-бизнесмена озвучил тупой удар.

Так падает тело.

– Зал закрыт, приходите завтра.

Диего заблокировал тренерский кабинет и сунул ключ-карту в нагрудный карман. Сперва, еще до предупреждения о закрытии зала, он решил, что вернулась Джессика Штильнер. Мало ли? Забыла какую-то дамскую пустяковину… Повернув голову, он выяснил, что идея с Джессикой никуда не годится. Диего Пераль, случалось, на Хиззаце путал юношу с девушкой, но спутать гематрийку с чужим мужчиной, пусть даже рослым, как высокая Джессика, он не мог. Отсюда, с галереи, поздний визитер был плохо различим. Поверх перил маэстро имел возможность рассмотреть часть входной двери и притолоку над головой гостя, а между «кеглями» ограждения, искусно оформленными под настоящий мореный дуб, гость виделся фрагментами: плечо, рука, нога в спортивной обуви.

Фехтовальный чехол, сгруженный на пол.

– Если у вас есть вопрос, я сейчас спущусь.

Позже, бессонными ночами, Диего спрашивал себя: почему? Почему чувство опасности, развитое годами службы в армии до собачьего чутья, промолчало в этот момент?! Он спрашивал и не находил ответа. Кроме одного: Господь в неизреченной милости своей отмеряет каждому испытания по силе его. Встань в меру, грешник, и терпи молча. В любом случае, подходя к краю галереи, Диего наслаждался покоем, расслабленностью после утомительного занятия. Он оперся о перила, повернул лицо к человеку, стоящему в дверях, и понял, что покой – фикция.

– Добрый вечер, – сказал маэстро. – Здравствуйте, дон Фернан.

Дон Фернан, граф Эль-Карракес, сын маркиза де Кастельбро и брат доньи Энкарны, не ответил на приветствие. Продолжая держать Диего в поле зрения, он со спокойствием человека, знающего до мелочей, что произойдет в ближайшее время, аккуратно прикрыл за собой дверь. Сухо щелкнул язычок замка. Прикрыл, но не запер, отметил Диего. Словно подслушав мысли маэстро, дон Фернан поднял левую руку к пульту блокировки, размещенному на стене возле косяка – и, не коснувшись сенсоров, пожал плечами: а смысл? В такое время университет пуст. Мы никого не ждем. Разве здесь, в зале, кто-то собирается бежать? Прорываться в коридор, звать на помощь? Нет? Значит, побег на рывок исключен. Завершив беззвучный монолог, граф движением, говорящим о большой практике, расстегнул чехол. С тихим визгом, свойственным синтетической ткани, верхняя четверть откинулась назад и повисла на ремнях. Сверху Диего прекрасно видел, что из чехла торчат две рукояти.

Шпага, кивнул маэстро. Шпага и дага со шпажной чашкой. Судя по конструкции эфеса, шпага дона Фернана была длинной и тяжелой, с двулезвийным клинком – родная сестра рапиры Пераля.

Граф ошибся: в первую минуту Диего задумался именно о бегстве. Но выход на площадку между этажами запирался снаружи. Уборщица сделала это давным-давно. Открыть его изнутри, с галереи, можно было одним способом: выломав дверь. Строили корпус на совесть, взломщик рисковал остаться на исходных позициях с вывихом плеча и переломом ключицы. Тренерский кабинет? В глухой каморке отсутствовали окна. Иного выхода, кроме как на галерею, кабинет не имел. В противном случае Диего уже покинул бы зал, нимало не заботясь, что его сочтут трусом.

Увы, бегство исключалось. А принудить себя поднять шум, огласив безлюдный университет воплями «Помогите!» – нет, Диего Пераль не сумел бы закричать даже под страхом смерти. Пройдет меньше получаса, и он страстно, до скрежета зубовного, пожалеет о своей проклятой гордыне, но будет поздно.