Генри Олди - Клинки Ойкумены

В бунгало, где обитали беглецы, он отправил камеру-«муху». «Муха» благополучно влетела в открытую форточку, отыскала место с наилучшим обзором – и через один час сорок две минуты была проглочена какой-то ящерицей. К тому моменту Фриш успел вернуться в гостиницу и справедливо решил, что новая камера подождет до завтра. Вторую «муху» постигла участь первой через тридцать одну минуту после установки. На сей раз мар Фриш сумел идентифицировать пожирателя камер: им оказался хиззацский радужный геккон. Почерпнутая из вирта информация о гекконе оптимизма не внушала: тварь слыла прожорливой и всеядной. Вероятность того, что камеры испортят ей пищеварение или придутся не по вкусу, составляла порядка семи процентов. В итоге пришлось воспользоваться дистанционным устройством слежения, которое Фриш установил на дереве в пятидесяти семи метрах от бунгало.

Техника позволяла вести наблюдение через уником из номера отеля или из любого другого места в радиусе тридцати километров. Фришу совсем не обязательно было находиться в университетском парке лично. Но сегодня Гиль Фриш имел твердое намерение встретиться с Диего Пералем. Миниатюрный баллончик с нано-спреем, проникающим сквозь поры одежды и оседающим на коже, бывший следователь припас заранее. Миллионы микроскопических камер, внедряясь в одежду и кожу, суммарно давали вполне приличную картинку и звук – в среднем, на шестьдесят четыре процента качественней, чем «жучок» в спортзале. Фриш нуждался в информации о круге общения сеньора Пераля. Друзья и знакомые, разговоры, которые с ними ведет маэстро, контакты с чиновниками, падкими на взятки, даже если это не деньги, а ценные сведения…

В левом ухе гематра хлопнула дверь. Звон клинков смолк. «Ад и пламя!» – с опозданием воскликнул женский голос и в смущении умолк. Мар Фриш погрузил в голосферу кисти рук, четче фокусируя изображение. Следовало хорошенько рассмотреть и зафиксировать позднего посетителя.

Диего Пераль спас жизнь Гилю Фришу. Сейчас Гиль Фриш своим наблюдением в краткосрочной перспективе спасал жизнь Диего Пералю. Вероятность – шестьдесят пять целых, тридцать две сотых процента.

– Ад и пламя!

– Извините, ради бога. Я, кажется, не вовремя…

Карни выглядела моложе обычного: совсем девчонка. Тонкое белое платьице, голые коленки, ремешки сандалий переплетены до середины голени. Она мялась в дверях, демонстрируя смущение. Демонстрация удалась на славу: из двух зрителей один поверил. Вернее, поверила одна, потому что Диего Пераль и доверчивость ходили разными дорогами. Кровь ударила маэстро в лицо, щеки закололо тысячью иголочек. Господь Горящий! Миг назад он стоял вплотную к Джессике Штильнер: лицом к лицу, грудь в грудь. Руки вскинуты вверх, клинки рапиры и шпаги скрещены в сильных частях – длина клинков не позволяла никому из фехтовальщиков отвести руку назад и сделать укол. Кинжалы Пераля и гематрийки скрежетали, пытаясь додавить соперника, отбросить в сторону. Разорвать контакт означало пойти на колоссальный риск: лезвие полоснет по лицу, и валяйся ничком на полу с увесистым подарком нейтрализатора. В критический момент Джессика помянула ад и пламя – девушка уже была готова кошкой отпрыгнуть назад, но не успела: помешала реплика доньи Энкарны.

Только сейчас Диего понял, как сильно он вспотел. Да от меня разит, сказал себе маэстро. Хуже, чем от кобеля, высунувшего язык по жаре. Впрочем, молодая гематрийка вспотела не меньше спарринг-партнера. Диего понятия не имел, почему его сейчас так беспокоит запах пота, но каждый вдох шибал в мозг кузнечным молотом.

Господи, подумал он. Как стыдно! Господи, почему мне так стыдно?

– Уже поздно, – сказала Карни.

– Да, – невпопад прохрипел Диего.

– Я полагала, маэстро, что вы уже закончили урок…

В ее реплике не крылось иронии или насмешки. Возможно, Диего ошибся, и смущение тоже не было наигрышем. Возбуждение, опьянение боем сыграло с маэстро злую шутку. Вопреки очевидному, Диего казалось, что Карни застала их с Джессикой в постели, в разгар любовных игр. Ярость, грубая, животная ярость – залог успешной тренировки по методике мар Дахана – ухищрением сатаны переплавилась в стыд и раздражение. Толчками, словно кровь из раны или семя из детородного органа, маэстро выплескивал эмоции из кипящей души. Черт возьми! Ну почему он не гематр?! Еще минута, и Пераль обвинил бы Энкарну де Кастельбро в грехах мыслимых и немыслимых.

– Это я виновата, – Джессика выступила вперед. – Я его задержала.

Она защищает меня, понял маэстро. Она защищает меня перед Карни. Боже, как низко я пал…

– Нет, ничего. Все в порядке.

– Мы…

– Я погуляю, вы занимайтесь…

– Да что вы! Все, я иду в душ.

Диего вздрогнул. По спине, от крестца к затылку, взбежали орды мурашек. Душ был последней соломинкой, сломавшей спину верблюду. В реплике Джессики Штильнер не крылось ничего особенного, а уж тем более интимного – после занятия, чистоплотная как большинство женщин, она всегда шла в душ. Но для маэстро это прозвучало так, словно он собрался в душ вместе с гематрийкой, намечая пиршество разврата, а Карни покорно согласилась ждать в коридоре.

Пытаясь скрыть смятение, он быстрым шагом подошел к угловому тренажеру, где лежал фехтовальный чехол, и начал прятать оружие. Эзра Дахан выправил ему разрешение на ношение рапиры и кинжала – в чехле-рюкзаке с фиксирующей застежкой. Такой тип разрешения считался стандартным для спортсменов. Застежка не позволяла быстро выхватить рапиру из чехла, по законам Ойкумены этого было достаточно для благонадежности. Потенциальная жертва получала шанс убежать, а предполагаемый служитель порядка – возможность пальнуть из парализатора в маньяка, хватающегося за длинномерное шило. Мар Дахан оплатил покупку за счет бюджета команды. Никаких возражений, сказал гематр. Он настаивал, чтобы Пераль взял чехол подороже, а главное, побольше – не тренировочный рюкзак, а соревновательную габаритную сумку на антиграв-подушке или на колесиках, куда помещались бы запасные клинки, одежда и прочее имущество. Диего выслушал аргументы мар Дахана и отказался наотрез. Возить рапиру на колесиках представлялось ему унизительным. Да и раскручивать старика на лишние деньги…

Нет, ни за что.

Он прятал оружие намного дольше, чем требовалось. Перекладывал, прихватывал липучками, без цели и смысла проверял, легко ли ходят клинки в ножнах. Спиной он чувствовал, как Карни ждет в дверях, а Джессика останавливается у входа в душевую.

– У вас прекрасная жена, маэстро, – бросила гематрийка. В голосе Джессики пряталась хрипотца, оправданная длительной тренировкой, но тон девушки был искренним и доброжелательным. – Если бы мне нравились женщины, я бы вам позавидовала. Берегите ее.