Роман Проксима - Обещания темноты

– Я могу выбрать не идти?

– Система имеет изъяны, но все же, я постараюсь сделать все по высшему разряду, не стоит отказываться.

Верона проглотил невидимый ком в горле. Упущенная жизнь ускользнула из дырявых ладоней. Но сожаление пропадало быстрее, чем Джон пытался запомнить отрывки воспоминаний своего существования на Земле.

«Прощайте, Трон… Люси… Андрей… Фрэнк…» – пронеслось на автомате у медиума. Друзья, которые возникли в его жизни так внезапно, и еще быстрее ушедшие из нее.

Адик не произнес больше ни единого слова, только забрал карту и вышел из дома через открытую дверь. Внезапная серьезность, постигшая старика, странным образом сочеталась с глупостью, смешившую Джона. Его недосказанность и спокойствие в голосе уверили медиума в правдивости происходящего. Верона решил подчиниться – это было так легко.

Стронувшись с места, Джон пошел вслед за Адиком – в залитый светом двор. Как только глаза привыкли к яркому освещению, Верона сразу же осмотрел дивные красоты открывшегося мира. Все как раньше. Тот же воздух, вырезающий гниль, скопившуюся внутри. Та же земля, ласкающая тяжелый упрямый шаг. Тот же дождь, мелькающий перед глазами в поисках открытых ран. И вроде бы все как раньше, но четко врезалось в голову – все это в последний раз.

– Пойдем, – поманил рукой Адик. И пошел сам по вытоптанной тропке, не обращая внимания на подходящие тучи вдалеке, идущие прямо на них.

Солнце, дарившее тепло, осталось позади, прощально подмигивая сквозь редкие деревца. Где-то слишком далеко отсюда, за закатом, за краем в бездну – остались в темноте его друзья. Свидится ли он с ними еще?..

– Я увижу своих друзей? – с нетерпением спросил Джон.

Старик шел, держа руки в карманах, смотря под ноги. Он обернулся, на секунду посмотрев на медиума, буркнул что-то, но не сбавил шагу.

Верона не желал терпеть игнорирования:

– Я увижу своих друзей? – спотыкался медиум, поспевая за Адиком. Он хотел получить немедленный ответ на свой дорогой вопрос.

– Не волнуйтесь, не увидите.

«Значит – живы», – Джон порадовался за друзей. Он вздохнул, оставив несколько минут тишине – пускай потешится.

По мере того, как они приближались к грозовому потоку, Джон ощущал свежесть мыслей. Пускай он не видел себя, пускай не ощущал усталости прогулки, но поток мыслей не прекращался. Мозг продолжал свою странную упорную работу. Вот упрямый! Верона ухмылялся своим заблудшим мыслям, пролетавшим внутри его невидимого тела. Их легкость обескураживала. Ничего тучного, ничего веселого, темного или светлого – только легкость, пьянящая душу.

– Слушай, Адик… Голова кружится, – пытался выговорить слова Джон.

Старик повернулся, высунув руки из карманов. На его лице оставила свой след непередаваемая усталость.

– Твой разум, Джон, путает тебя. Он отмирает, – без участия произнес Адик, которому, похоже, приходилось неоднократно говорить эти слова. Он еще недолго, с сожалением, смотрел на медиума, превращавшегося в прозрачный бездумный дух, потом с озабоченностью кинул взгляд на темно-синие тучи, приближающиеся к ними сказал:

– Скоро ты сможешь не думать, не чувствовать, не видеть, не слышать, и мы пойдем по этому миру, чтобы найти тебя.

– Но как же мы пойдем, если я не смогу видеть? – говорил исподлобья Верона. Голова опускалась сама собой, речь не подчинялась мыслям, которые угасали все быстрее и быстрее.

– От тебя останется лишь душа – то есть ты сам, концентрат жизни. Без добавок, без излишков, без желаний. Приготовься стать собой.

Из последних сил медиум посмотрел назад – неужели дороги обратно нет?..

– Не надо… оно того не стоит, – понял старик желание Джона, но останавливать не стал.

Верона сделал пару шагов назад – только идти не хотелось. Это конец… Пожалуй, хватит. Он обернулся снова к Адику, терпеливо смотрящего на него.

Голова совсем размякла, будто Джону только что сделали лоботомию, ум ослаб, связь с миром пропала. Осталась одна интуиция. Верона мог предполагать свои действия, не зная, совершал он их, или ему только это казалось. Вот он сделал шаг навстречу старику, оставшись на месте. Картинка замерла, разбилась на пиксели, и, по одному, исчезала в мутном рассеивании.

Жизнь сгорела, словно лист бумаги, попавший в открытый огонь. Она пронеслась как неполная луна над мелким озером, запуская солнечный свет на самое дно. Джон ощущал себя ничтожным камушком, прижатым толщей воды. И вроде бы озеро неглубокое, и звезды видно – но озерная гладь лишь подкупала своей прозрачностью, забирая все силы, чтобы навсегда хранить камень у себя. И Джон видел луну, пролетающую над поверхностью ночь за ночью, ее волшебный серый блеск и игривую манеру то одеваться, то обнажаться. Ему хотелось быть лунным камнем, свободным от озерной глади, от проплывавших мимо лягушек, разрезающих тишину жутким своим передвижением. Он знал – на луне нет воздуха, нет воды. И Джон хотел пожертвовать этим, ради освобождения от идеи. Идеи того, что он здесь – камень, лежащий на дне озера, а не где-то еще; а не камень, катящейся с горы, не камень, сдерживающий поток бурной реки, не камень, заключенный в золотую оправу. На луне же – все равны. У них нет лживой надежды, им никто не дает пустых обещаний. Лишь обещания безмятежного созерцания мудрости бытия и непостижимое пространство.

– Как ты себя ощущаешь, Джон? – прозвучала музыка внутри медиума.

«Что за чудесный звон?» – так же легко прозвучало внутри.

– Это наша беседа, как музыка. Здесь можно слышать только душой, – на Верону летел свет. Ровный мягкий свет.

– Адик, это ты?

– А кого ты еще хотел увидеть?

Когда Джон внимательно посмотрел на яркий свет – увидел черты лица своего спутника. Тела в привычном понимании разглядеть не удавалось, но свет струился особенным образом, что все его нелепое свечение напоминало привычного человека, с руками и ногами.

– Вроде и ты, но тебя не узнать, – удивился Джон, голос которого звучал мелодично.

– Скоро ты и вовсе не найдешь разницы, – успокаивающе произнес Адик.

И правда – через несколько мгновений свет совсем стал приятным, и в его глубине медиум узнал черты обычного человека, с единственным отличием в качестве. Изъянов было не найти. Если Верона запомнил старика чуть сгорбленным, покосившимся вбок, то сейчас геометрия тела имела правильные пропорции. Да и стариком его уже назвать нельзя было.

– Я тоже выгляжу по-другому? – поинтересовался Джон.

– Ты смотришь на меня и видишь, что представляет твое подсознание. Только и всего. На самом деле, все иначе. Попозже ты поймешь, пошли.