Виталий Забирко - Мы пришли с миром

— С чего вы взяли? — продолжал темнить Иванов.

— Слишком быстро меня вычислили в стеклодувной мастерской, — сказал я и указал глазами на Севу: — Подозреваю, это не его заслуга.

Сева поднял голову и недоуменно уставился на меня выпученными глазами.

— Блин, а чья же еще? — Он наколол вилкой последний кусок отбивной и отправил в рот. — Спасаешь его от собаки, а в ответ — черная неблагодарность...

— А как вы относитесь к холодцу с хреном? — спросил я, пристально глядя не на Севу, а на Иванова.

— Холодец я люблю, — не понял намека Сева. Он встал, прихватил пустой судок и направился на кухню.

Иванов ухмыльнулся, взял стакан с коньяком, пригубил и расслабленно откинулся в кресле.

— Нет здесь никакого холодца! — высунулся с кухни Сева. — Хрен есть, а... — Он наткнулся на взгляд Иванова и осекся. — Понял. Понадоблюсь, позовете.

Сева закрыл дверь на кухню, и оттуда донеслось звяканье посуды.

— Вы правы, — сказал Евгений Викторович, когда мы остались одни, — вас снабдили «маячком».

Меня покоробило, но я постарался не показать вида. Одно дело — интуитивная догадка, совсем другое — точное знание, что я «под колпаком».

— Когда мне прицепили «маячок»?

— Во время нашего знакомства.

— То есть... когда вы пришли сюда под видом участкового оперуполномоченного?!

В этот раз мне не удалось скрыть удивление.

— Именно.

— Но...

— Денис Павлович, — оборвал меня Иванов, — пора бы вам привыкнуть, что мы пользуемся несколько иными средствами наблюдения, чем службы разведки и контрразведки земных государств. Иными и гораздо более действенными. Как насчет упомянутого вами холодца с хреном?

Меня охватила холодная ярость. Выходит, они отслеживали каждый мой шаг и были в курсе всего, что со мной происходило. Незримо присутствовали при всех моих перемещениях и встречах с объектом. А какую канитель развел вокруг меня Иванов! Кружева плел...

Неожиданно я успокоился, но это спокойствие не имело ничего общего с апатией — мол, если попался, как кур в ощип, то нечего дрыгаться. Спокойствие было трезвым и расчетливым. Никогда ранее не ощущал ничего подобного, никогда сознание не было столь кристально ясным и готовым к принятию решений — всегда во мне копошился червячок неуверенности. А тут... Если их «лекарство» оказывает такое действие, то громадное спасибо. Мне как раз не хватало уверенности в себе и собственных силах.

Я потрогал шишку на голове и с удовлетворением отметил, что она перестала болеть и вроде бы уменьшилась.

— Таким образом, вы знаете все... — протянул я.

— Все не знает никто, — вздохнул Иванов.

— Я имел в виду, что происходило со мной.

— Более-менее. Кроме ваших мыслей.

— Значит, когда я спрашивал об Оксане, вы знали, что она исчезла?

Евгений Викторович развел руками.

— У вас хорошие артистические данные, — процедил я.

— Издержки профессии.

— Тогда вы должны знать, где она.

— К сожалению, — покачал головой Иванов, — об этом нам известно не больше вашего. Судя по косвенным данным, объект переместил ее на планетоид с двумя солнцами. Аналитический отдел предполагает, что это — историческая родина устюпенд. Однако в картографической службе Галактического Союза этот планетоид не зарегистрирован.

— Бросьте ваньку валять, Евгений Викторович! — озлился я. — Там, на берегу, находится телепортационный створ. Никогда не поверю, что данных о его размещении нет в Галактическом Союзе!

— Напрасно не верите, — пожал плечами Иванов. — Телепортационный створ — это те же двери дома. Знаете, сколько таких дверей в Галактике? Найти конкретные равносильно тому, как если бы я показал вам фотографию двери подъезда и попросил бы ответить, на какой улице какого города Земли находится дом с этой дверью. Вот если бы вы побывали на планетоиде ночью, тогда по расположению звезд на небосводе мы смогли бы определить местонахождение планетоида.

— То есть вы не можете вернуть Оксану на Землю?

— Увы.

Я непроизвольно бросил взгляд на телефон. Телефон молчал.

— Она не позвонит, — сказал Иванов.

— Кто — она? Кого вы имеет в виду?

— Любовь Петровну Астахову. А вы кого имели в виду?

— Почему? — проигнорировал я вопрос, посчитав его риторическим.

— Потому что с ней поработали наши психотехники.

— Что?!

— Успокойтесь! — Иванов властным жестом усадил меня на место. — Воздействие было мягким и корректным. В настоящий момент память Любови Петровны заблокирована и она уверена, что у нее никогда не было дочери. Мало того, блокировка оказывает на окружающих психокинетическое воздействие — никто никогда в присутствии Любови Петровны не заговорит о ее дочери. Но как только Любовь Петровна услышит ее голос, произойдет разблокировка сознания и память восстановится без каких-либо последствий.

Я снова посмотрел на телефон.

— Забыть о дочери... Ничего себе — мягкое и корректное воздействие! И вы хотите, чтобы я вам поверил?

— А почему нет?

— Потому что за последние дни вы мне столько лапши на уши навешали, что и не знаю, чему верить, а чему нет.

— А вы думайте и анализируйте. Голова у вас зачем?

Я последовал совету, задумался, но ничего путного из этого не получилось. Все, о чем ранее говорил мне Иванов, могло оказаться ложью. А могло и правдой. Или полуправдой. Начитан, что такое настоящая дезинформация, когда контрразведка снабжает противника сведениями, основу которых составляет достоверная информация и лишь небольшая толика является ложной. Но эта толика опрокидывает выводы от полученных сведений с ног на голову.

— Вы меня использовали в качестве подсадной утки? — тихо поинтересовался я.

Иванов тяжело вздохнул.

— Решайте сами, — отмахнулся он. — Анализируйте, может быть, найдете более приемлемое определение.

И тогда я наконец-то заметил, что Иванов, всегда подтянутый, собранный, сегодня выглядит каким-то усталым и равнодушным. Когда Сева привел меня домой, мне было не до наблюдений. То ли Иванов разочаровался во мне как в агенте, то ли что-то пошло не так На мой прямой вопрос, что случилось, он, естественно, не ответит... Практически все факты, которые на протяжении нашего знакомства сообщал Иванов, можно было истолковывать двояко — как достоверные и как ложные. Но я все же нашел один непреложный факт, неопровержимость которого подтверждалась его существованием. Именно о нем я и задал вопрос.

— Кто — он?

— Вы имеете в виду объект?

— Да.

— Бог, — просто сказал Иванов.

— Что?!