Виталий Забирко - Мы пришли с миром

— По-моему, я ясно выразился, — наконец сказал он. — Вот эти четыре — левые, и одним из них я сниму болезнь. — Он подозрительно посмотрел на меня. — Или что-то не так?

— Все так, — пряча улыбку, закивал я.

Объект мне не поверил.

— Вы еще и скрытные, — с горечью заметил он.

— Чаще бы со мной общался, еще бы и не то о людях узнал, — заверил я.

— Я хочу общаться не только с тобой, а со всеми.

— Почему же тогда прервал свой контакт с «Горизонтом»?

— Потому, что там хотели, чтобы я общался только с ними. Но мне давали очень скудную информацию, многое замалчивали и при этом постоянно чего-то опасались. И я решил познавать ваш мир самостоятельно.

Объект предоставил прекрасную возможность начать осуществлять миссию, возложенную на меня Ивановым, но мне было не до того. Подождут дела земной цивилизации.

— И для этого тебе сейчас нужны стеклянные глаза, — исподволь начал я.

— Да.

— А разве одного глаза для куклы недостаточно, чтобы видеть наш мир?

— Для стереовидения необходимо как минимум два приемника света.

— А сто еще лучше, — с иронией заметил я. — Закачаешься, какое стереоизображение получишь!

— Ты не понял, — укоризненно поправил осьминог. — Я хочу познавать ваш мир, как вы — бинокулярно. Иначе какой смысл в контакте? Где второй глаз?

— Не будет тебе второго глаза. Ни третьего, ни четвертого, ни сотого. Вообще больше не будет.

— Почему? — изумился осьминог. — Андрей не хочет со мной работать? Ему не нужны деньги?

— Не все меряется деньгами, — начал заводиться я. — Андрею сейчас не до твоих прекрасных глазок!

— Что-то случилось? — растерялся осьминог и снова уронил из щупалец стеклянный глаз.

— Да, случилось. У Андрея сын умирает. А тебя, который называет себя его другом, который может «одной левой» вылечить любого человека от любой болезни, только стеклянные глазки и интересуют!

Мохеровый осьминог скукожился, неловко переминаясь с ноги на ногу. И мне показалось, что если бы он мог покраснеть, то покраснел бы.

— Я понял, — глухо сказал он и растаял в воздухе, позабыв на столешнице карий стеклянный глаз.

Я коснулся пальцем стеклянного шарика, задумчиво покатал его по столу. Кажется, человечности у объекта гораздо больше, чем можно было предположить. Быть может, гораздо больше, чем у людей. Это обнадеживало, и преследовавшее меня последнее время видение марширующих между руинами земных городов стройных колонн деревянных человечков потускнело. Только вот что я Любаше скажу, как ее успокою? Начну рассказывать правду — за идиота примет.

Поборов желание сунуть стеклянный глаз в карман, я оставил его на столе, встал с табурета и направился к выходу. Выключил в мастерской свет, потянул за ручку и, только когда с наружной стороны звякнул амбарный замок, вспомнил, каким образом я здесь оказался.

«Что ж, уже не привыкать ходить сквозь двери», — подумал я и шагнул вперед.

В этот раз никакой неподконтрольной телепортации не случилось, я вышел на крыльцо стеклодувной мастерской и носом к носу столкнулся с бородатым мужиком в долгополом тулупе.

— Ага! — сказал он и, не раздумывая, огрел меня по голове дубинкой.

От полной потери сознания меня спасла багратионовская шапка, но все же в глазах заискрило, ноги подкосились, и я, скользя спиной по двери, уселся на пороге.

— Ты что здесь делаешь? — грозно вопросил мужик, до меня его слова донеслись словно сквозь вату в ушах.

Я попытался что-то невразумительно промямлить, но ни губы, ни язык не подчинялись. Я даже не понимал, что хочу сказать.

Перед глазами возникла лохматая собачья морда, жалобно проскулила и лизнула меня в щеку.

— Трезор, отойди! — прозвучало уже более явственно, однако пес не послушался хозяина и снова лизнул меня.

Сознание потихоньку возвращалось, и я кое-что вспомнил.

— Ты — Егорыч? — прошептал я непослушными губами.

Пес вошел во вкус, и его язык обслюнявил мне все лицо. «Пес у него злой», — отрешенно вспомнил я напутствие Андрея и вымученно улыбнулся.

Сторож опустил дубинку.

— Егорыч, а ты кто?

— Денис... Меня Андрей в мастерскую послал.. Вот, ключ дал...

Я пошевелил нечувствительной, ставшей чужой, будто манипулятор, рукой, неуклюже залез в карман куртки, достал ключ и показал сторожу.

Егорыч недоверчиво посмотрел на ключ, на меня, подергал амбарный замок на двери.

— А как же ты, не открывая замка... — недоуменно начал он и осекся, заметив, как из-за его спины на дверь упала чья-то тень. — Э, кто тут еще?

Обернуться он не успел. Треснул тусклый фиолетовый разряд, и тело сторожа мягко сползло по двери рядом со мной. Трезор испуганно тявкнул и отпрыгнул в темноту.

— Живой? — поинтересовался кто-то, наклоняясь ко мне.

Сквозь туман в глазах я всмотрелся в лицо и узнал агента Севу. Все-таки прикрытие у меня было. Неизвестно только, каким образом меня здесь вычислили.

— Н-не знаю... — честно признался я.

— Интеллигенция... — фыркнул Сева, схватил меня за лацканы куртки и рывком поставил на ноги. — Не уверен он, видите ли...

— За что вы все ее так ненавидите?.. — спросил я по инерции.

— Кого? — удивился Сева.

— Интеллигенцию...

— За полное несоответствие корневому слову, — хмыкнул он. — Интеллекту. А кто еще, кроме меня?

— Дворник один...

— А! Родственная душа. Он — дворник, я — чистильщик... Идти сможешь?

Я медленно повернул голову и посмотрел на сидящего у двери сторожа.

— А... А он?

— Что — он?

— Жив?

— Через пять минут придет в себя. Идем.

Крепко обхватив за плечи, Сева повел меня прочь от стеклодувной мастерской. Однако я заартачился.

— Нехорошо...

— Что — нехорошо? — остановился Сева. — Блевать будешь?

— Не-э... Нехорошо его одного оставлять... — пробормотал я заплетающимся языком.

— Не переживай, он не один.

Я повернулся и увидел, что рядом со сторожем сидит лохматый беспородный пес и, поскуливая, активно вылизывает ему лицо.

«Очень злой пес...» — подумал я без тени иронии, вытирая со щеки собачью слюну.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Сева привез меня домой и завел в квартиру. Ни сил, ни желания препятствовать ему зайти у меня не было. Зрение расфокусировалось, меня поташнивало, и было не до того, чтобы обращать внимание на горящий в комнате свет.

Сева помог снять куртку, разуться, завел в ванную комнату, сунул мою голову под ледяной душ и держал до тех пор, пока в затылке не начало ломить от холода. Я застонал, но получился жалобный скулеж, как у Трезора. Жалко мне было себя, жалко Любашу, Оксану, жалко Андрея, его сына, жалко «злого» пса, жалко сторожа Егорыча. Всех жалко. Весь мир, кроме Иванова.