Андрей Столяров - Жаворонок

Наверное, это самые трудные мгновения ее жизни. Почти три часа, как потерянная, бродит она по пробуждающемуся вокзалу, с ощущением, близким к панике, оглядывает асфальтовые трущобы его: стоянку машин, где слоняются какие-то бритоголовые парни, ряд торговых ларьков, как раз открывающихся в это время, бесконечную реку транспорта, текущую через площадь. Нервно прижимает она к себе наплечную сумку, где находится паспорт, корочки аттестата, расческа, немного косметики. Каждый встречный кажется ей опасным и подозрительным, каждый взгляд, пусть случайный, вызывает мурашковое чувство тревоги. У нее поджимаются пальцы от этих взглядов, и косматая дрожь, но вовсе не от прохлады, коробит сердце. Только теперь она понимает, в какую отчаянную авантюру ввязалась. Две проблемы встают перед ней, как перед всяким приехавшим в Москву человек: где остановиться, хотя бы на несколько дней, и хватит ли денег, чтобы первое время платить за квартиру. Собственно, это одна и та же проблема. Денег, которые она взяла с собой, едва ли хватит больше, чем на неделю. А учитывая столичные цены, наверное, и того меньше. С испугом видит она ярлыки в тех же торговых ларьках, с оторопью узнает сколько стоит проезд в метро и на обычном городском транспорте, а когда забредает в кафе, чтобы выпить хотя бы стакан газировки, ей приходится отойти, облизывая пересохшие губы. Даже глоток пепси-колы не может она себе позволить. Ни рубля нельзя тратить ей, пока не определится самое главное. Еще и еще раз пересчитывает она имеющуюся наличность, распределяет по дням, прикидывает, может ли рассчитывать на помощь родителей. Выводы, к сожалению, неутешительны. И какие бы отчаянные ситуации ни возникали далее в ее необычной судьбе, как бы трудно потом ни было на пути, который она себе избрала, эти часы, проведенные на Павелецком вокзале, всегда будут выделены для нее в нечто особенное. Они оставят в ее душе неизгладимое впечатление. Странствия от ларьков до платформ отбросят тень на все ее будущее отношение к столице России. И когда, уже значительно позже, научившись сдерживаться и не выказывать неприязни к людям и фактам, она будет рассказывать о себе – например, в весьма характерной беседе с корреспондентом «Новых известий» – при упоминании о Москве в ее голосе все равно будут проскальзывать враждебные интонации. Никогда и нигде не скажет она о столице доброго слова, в крайнем случае – только о москвичах; и это одна из тех мелких черт, что делают образ ее из отвлеченного трогательным и человеческим.

Кстати, в той же беседе с корреспондентом «Новых известий», чуть ли не единственным, между прочим, кто сумел разговорить Жанну по-настоящему, она признается даже, что испытывала тогда острое желание немедленно вернуться домой, – уехать, скорее уехать, сбежать отсюда! – и только то, что ближайший поезд в требуемом направлении отбывает с Павелецкого вокзала лишь через целых три дня, остужает ей голову и не позволяет осуществиться нервному импульсу.

Эти три дня, по-видимому, решают судьбу России.

Точнее, первые три часа, проведенные ей на столичном вокзале. Жанна уже успела достаточно примелькаться за это время. Вокзальный народ особый, умение разбираться в людях у них в крови. Несомненно, что слоняющуюся без цели Жанну «срисовали» почти мгновенно. Во всяком случае, когда она решается купить в одном из ларьков то что в привокзальной торговле считается «пиццой», продавщица участливо расспрашивает ее «кто ты, девочка, и откуда?» и уже через десять минут предлагает ей заменить исчезнувшую куда-то напарницу. А жить пока можно в квартире, которую они вместе снимают. Надо только договориться с Гоги, который распоряжается этими точками. Появляется Гоги, «лицо кавказской национальности», быстро, хмуро глядит на Жанну, тоже оценивая, что-то буркает, снимает у продавщицы первую выручку, и пока съедается «пицца», соглашение о работе достигнуто. Через двадцать минут Жанна – в комнате, где из вещей она оставляет только зубную щетку, а еще через двадцать минут – в торговом ряду за грудами персиков и апельсинов, и немногословный Гоги объясняет ей тонкости новой профессии, сводящиеся, в основном, к тому, что «будэшь, дэвушка, хорошо работать – будут дэнги».

Самая мучительная проблема таким образом решена. И здесь мы сталкиваемся с одной странной вещью, которая будет еще не раз поражать нас в судьбе Жанны. Это можно сформулировать как «роль случая в осуществлении исторической закономерности». С колдовским постоянством мы будем видеть в дальнейших событиях одно и то же: каждый раз, когда Жанна попадает в казалось бы безвыходную ситуацию, каждый раз, когда обстоятельства складываются резко против нее, каждый раз, когда не только другие, но и сама она впадает в отчаяние, обязательно возникает некая непредугаданная случайность, бытовая, как правило, мелкая, на взгляд постороннего, но такая, что сразу же изменяет всю обстановку. Точно кто-то, стоящий над миром, незримо оберегает ее. Словно в быстром потоке истории значением обладает не личность, но – миссия. И потому при всем восхищении действительно несгибаемым мужеством Жанны, кажется, тем не менее, что не сама она шествует по предначертанному пути, а невидимый рок (или, может быть, Бог, как полагают «сестры» вкупе с «иоаннитами») направляет ее над пропастью бытовых или политических обстоятельств. Однако чем бы не объяснялось это в позднейшей литературе, нет сомнений, что человек, по-настоящему одержимый судьбой, создает возле себя определенное «поле благоприятствования»: обстоятельства, точно по волшебству, начинают подстраиваться под него, все, что требуется, само собой оказывается в нужном месте, и ему безо всяких усилий удаются, казалось бы, безнадежные предприятия. Это, видимо, то, что называется непритязательным словом «везение».

Правда, как гласит известная поговорка, случай идет навстречу тому, кто его ищет. Жанна полностью оправдывает данную максиму. Все, кто знал ее в так называемый «торговый период», в один голос твердят, что она производила впечатление несколько странного человека. Рядом с нею становится как-то не по себе. Ее явная неудовлетворенность обескураживает окружающих. Непонятно, что так сильно и явственно ее беспокоит. Казалось бы, после стремительного прыжка в неизвестность, после волнений, отчаяния и тревог, связанных с первоначальным обустройством в столице, после разрыва с прошлым и шага в непонятное будущее было бы только естественно сделать определенную передышку, потратить какое-то время на то, чтоб врасти в суматошную жизнь Москвы, спокойно пересидеть, освоиться в новой для себя обстановке. Тем более что для этого у нее сейчас есть все возможности. Неизвестно, кем бы стала она в своей далекой провинции, может быть и никем, осела бы в какой-нибудь дремучей конторе, но торговля на рынке рядом с Павелецким вокзалом идет у нее более чем успешно. Быстро преодолен страх общения с чужими и зачастую неприветливыми людьми, преодолен страх перед денежными расчетами, которых она поначалу смертельно боялась, преодолен страх обид, когда за нее некому будет вступиться. Главное же, что она начинает чувствовать уверенность в своих силах. И не то чтобы ей приходится как-то уж чересчур стелиться перед покупателями – вежливость за последние годы уже прочно внедрилась в российский рынок, просто вежливостью теперь никого особо не привлечешь, но по-видимому, некая провинциальность, которая будет чувствоваться в ней еще много месяцев, некая бесхитростность, когда чувствуется, что этот человек не обманет, некая неторопливость как-то располагает людей, заставляя их снова и снова обращаться именно к ней. Во всяком случае, выручка у нее раза в полтора больше, чем у других женщин. Гоги ею очень доволен, да и у Жанны теперь появляются какие-то свободные деньги. Она даже покупает себе осенние сапоги и осенний же плащ с капюшоном и многочисленными застежками. Вероятно, единственная модная вещь, которую она приобретает в столице. Гораздо спокойнее разговаривает она теперь по телефону с родителями. Да, у нее все в порядке, она устроилась. Нет, она ни в чем не нуждается, пожалуйста, не волнуйтесь. Здесь не так плохо, как может показаться с расстояния почти в тысячу километров. В столице жить можно, на будущий год она собирается поступать в Московский университет. В общем, постепенно налаживается, могло быть гораздо хуже.