Андрей Столяров - Жаворонок

Единственное событие прерывает размеренное чередование будней. Вряд ли стоит гадать, в чем именно это событие заключается. За полгода до окончания школы Жанна влюбляется в своего одноклассника. Ничего необычного во внезапно нахлынувшем чувстве, разумеется, нет. Старшие классы – проклятие даже для опытных педагогов. Время первых влюбленностей, предшествующих потрясениям жизни. Жанна, кстати, здесь вовсе не является исключением – ни по факту такого чувства, ни по силе переживания, которое ее охватывает. Напротив, все протекает достаточно заурядно. Свидетельствует об этом и характер ее увлечения – не один из тех мальчиков, которые представляют собой негласных лидеров класса: не спортсмен, любитель тяжелой атлетики, уже выступающий на районных соревнованиях, не известный всей школе Костя Рогаев, по кличке Эйнштейн, призер многих олимпиад, наконец не кто-нибудь даже из нарочито грубых подростков, возникающих почему-то именно в старших классах и старающихся привлечь внимание противоположного пола нахальством. Нет, впервые проснувшееся чувство ее обращается на скромного Сергуню Сливарова, Сливу, как полунасмешливо зовут его одноклассники. Никакими доводами рассудка объяснить этот выбор нельзя. Слива – плотный и апатичный мальчик с глазами, будто из поцарапанного стекла, вечно посапывающий, помаргивающий как бы в изумлении от увиденного, не отличник, но правда, и не самый последний в их классе. Он, по-видимому, вообще никакой, серединка на половинку, обычный сыроватый подросток. И кроме того, в отличие от встрепенувшейся Жанны, он еще не проснулся, чтоб воспринять зов взрослой жизни. Мальчики, как известно, пробуждаются в этом смысле несколько позже. И поэтому Слива с одной стороны явно польщен, что, как взрослый, теперь по-настоящему дружит с девушкой, это придает ему вес в глазах требовательных приятелей, но с другой стороны, он явно смущен этими неожиданными обстоятельствами. Скорее всего, с некоторым испугом наблюдает он, как Жанна меняется местом с его соседом по парте, как она предлагает ему то карандаш, то резинку, то ответ уже решенной задачи, как она подходит к нему на перемене, завязывая разговор, и как ждет его после школы, чтобы вместе, под взглядами одноклассников, двинуться к дому. К несчастью для Сливы, живут они практически рядом. И если быть объективным, то Слива от этих неожиданных отношений только мучается. Его это утомляет, он хочет, чтобы все было по-прежнему. Он побаивается девицы, вдруг заявившей на него какие-то особенные права. Не случайно, вернувшись из армии уже после смерти Жанны, атакованный журналистами, безжалостно потрошившими тогда всех подряд, он с трудом отвечает, что да, действительно, что-то такое было, но при этом не может, как ни старается, вспомнить ну никаких подробностей. Его это бурное проявление чувств попросту не задело. Он, наверное, лишь облегченно вздыхает, когда ураган, так внезапно низвергнувшийся на него, заканчивается. С тайной радостью возвращается он к прежнему своему образу жизни. И поэтому мы не знаем теперь, как все конкретно происходило: гуляли ли они по скрипучему снегу под еле теплящимися фонарями, о чем они разговаривали между собой (непохоже, чтоб Слива способен был поддержать какую-либо беседу), целовались ли, например, (даже этого он вспомнить не в состоянии) и как, собственно, завершается эта первая и последняя в жизни Жанны влюбленность.

Вероятно, именно так она и завершается. Ураган стихает, снова воцаряются тишь и сонное оцепенение. Уже в мае Жанна беспечно танцует на выпускном вечере. Она счастлива – скучные, как кажется, школьные годы остались в прошлом. Звенит последний звонок, начинается новая жизнь. Слива забыт; Жанна, по-видимому, о нем даже не вспоминает. Тягостного разрыва, характерного для первой любви, между ними, скорее всего, не случилось. Никто из тогдашних их общих приятелей не говорит о разрыве. Это самое веское, на наш взгляд, свидетельство незначительности случившегося. И поэтому явно не прав Б. В. Аверин, полагающий, что именно здесь лежат причины всех будущих катаклизмов, что отсюда следует выводить все странности и аномалии ее жизненного пути и что тусклый провинциальный роман стал истоком событий поистине шекспировского масштаба. Аверина, вероятно, подводит филологическое образование. Разумеется, и во Мценском уезде может существовать своя леди Макбет. Провинциальные страсти по накалу ничем не уступают столичным. И, конечно, трагедия неразделенной любви, иногда перерастает в пожар, способный потрясти континенты. Пример лесоруба из Висконсинской глуши, отвергнутого невестой и ставшего, во многом благодаря этому, президентом, не случайное чудо. И у Наполеона, по слухам, была трагическая любовь в юности. И Винсент Ван Гог получил отказ, прежде чем загореться страстью художника. Именно трагедия сердца способна разбудить человека. Но в том-то и дело, что никакой трагедии в нашем случае не было. Не было высокой неразделенной любви, не было отчаяния, подвигнувшего душу к перерождению. А была просто влюбленность, обычная в этом возрасте, легкий школьный роман, предшествующий взрослой жизни. И закончился он, как заканчиваются все такие романы: без следа, не оставив в душе почти никакого воспоминания.

Ничто не свидетельствует, что Жанна как-либо изменилась после этого кратковременного увлечения. И однако именно Сливе, прошу прощения, Сливарову Сергею Евсеевичу (так теперь именуют этого вполне почтенного человека), принадлежит, вероятно, самое ценное замечание из всех имеющихся. По его словам, где-то в марте, провожая его до дома (именно так; Слива считал, что это она его провожает, а не наоборот), Жанна вдруг останавливается у парадной, словно на что-то решившись, берет его за руку (смелость эта поразила Сливу в самое сердце) и срывающимся голосом говорит, что должна открыть ему некую тайну. Щеки у нее горят, голос от волнения прерывается, она заглядывает ему в глаза и просит, чтобы он дал слово никогда никому не говорить об этом. А когда заинтригованный Слива такое слово дает, сообщает ему, что она, то есть Жанна, не просто так существует на свете, что у нее есть великая цель, связанная с Россией, а может быть, и со всем миром, что она избрана, что зов может прозвучать в любую секунду, и что она не принадлежит себе, как все остальные люди.

Легко представить, какое впечатление это произвело на человека, ставшего впоследствии мастером лакокрасочного производства. И однако именно потому его словам можно верить. Придумать нечто подобное он просто не в состоянии. Слива, опять же прощу прощения, Сливаров Сергей Евсеевич, не то чтобы удивлен, он, по-видимому, даже не понимает, о чем это таком Жанна толкует, и настолько ничтожное значение он придает услышанному, что не делится им, вопреки обычаю, со своими приятелями. Он просто-напросто забывает об этом случае, выполняя тем самым, скорее всего невольно, просьбу Жанны. Сливу ее тайна не вдохновляет. Он лишь вяло спрашивает, думая, вероятно, о чем-то своем: Откуда ты знаешь? А Жанна, по его словам, обиженно пожимает плечами. Знаю, говорит она тоном разочарованного ребенка. Пристально смотрит на него некоторое время, а потом поворачивается и уходит.