Евгений Прошкин - Механика вечности

— Свет не включать, к окнам не подходить, — предупредил Куцапов. — Переговариваться шепотом. Чует мое сердце, Тихон придет сегодня. Если упустим — кранты. Другой возможности уже не представится.

Петрович потянулся к телевизору, но Колян настиг его одним прыжком и схватил за руку.

— Для профессоров и прочих шизиков повторяю отдельно: не шуметь!

— Верно, Николай, — послышалось сзади.

Сначала я решил, что это сказал Мама. За двое суток он ни разу не раскрыл рта, и я уже засомневался, умеет ли он вообще говорить. Я даже немного обрадовался, что у него наконец-то прорезался голос, но, обернувшись, застал Маму в странной позе: он стоял на коленях, а его пальцы были сцеплены за головой.

— Николай и новенький, как тебя? Лечь обоим. Петрович, извини, но ты тоже.

Рядом скрипнул пол, и я увидел пятого человека, находившегося у окна. На мужчине были серые полотняные брюки и рубашка с короткими рукавами, но кое-что в его костюме не увязывалось с летней одеждой. Тяжелые черные ботинки из толстой кожи с хромированными заклепками на швах, точно такие же, как были у Ксении. Мужик носил военную обувь, в то время как на улице было под тридцать жары. Рядом с ним поблескивала, постепенно тускнея, лоснящаяся плоскость дыры, затянувшая часть тюлевой занавески.

Незнакомец сжимал странный предмет, похожий на уменьшенную вдвое совковую лопату. Расширяющаяся, слегка изогнутая часть приспособления огибала его ребра справа и скрывалась за спиной. Рукоятки оно не имело; гладкий металлический ствол овального сечения лежал в ладони и заканчивался блестящим шаром с расположенными по кругу маленькими углублениями. Шар мог оказаться и дулом, и разрядником. Наверняка было известно лишь одно: это какое-то оружие.

— Ты че, брат? — протянул Николай, непринужденно поднимая руку к животу.

Я хорошо помнил этот прием: сейчас последует молниеносное движение кисти влево-вверх, а через мгновение — выстрел. Даже в ресторане, нажравшись до осатанения, Куцапов не потерял своих навыков. Раз-два, отсчитывает метроном, настроенный на «престо», и в теле противника становится одним отверстием больше.

У окна что-то свистнуло — мне показалось, что этот звук издала закрывшаяся дыра, но она была ни при чем. Куцапов с коротким хрипом схватился за ухо, и по его рубашке быстро расползлось темное пятно. Незнакомец наставил диковинное ружье на Маму и монотонно произнес:

— Что непонятно?

Мы послушно улеглись. Под головой Коляна образовалась багровая лужа. Он нетерпеливо пошевелился, но человек снова выстрелил, и серая паркетина перед лицом Куцапова взорвалась копной мелкой щепы.

— Снайпером стал, сука, — прошипел Николай. — Молодец. А то — графики, формулы. Несерьезно для мужика.

— Тихон, что ты делаешь? Мы не желаем тебе зла, — запричитал Лиманский.

Вот он, значит, какой. Вьющиеся волосы ненатурально-красного цвета, кудрявые бакенбарды, спускающиеся к самой шее, розовая, кажущаяся болезненно-тонкой, кожа. У Тихона проблемы с загаром, зачем-то отметил я. Редкие брови, белесые ресницы и влажные серые глаза. Нехороший взгляд. На щеках множество крупных веснушек, похожих на бледные родинки. Черты лица — мелкие, невыразительные, ускользающие от внимания. Как и весь девяносто восьмой год, Тихон и сегодняшняя неопределенность — они встретились в одной точке не случайно. Петрович назвал ее перепутьем. Перепутье — это и есть Тихон. Человек-стрелка. Паровоз поедет туда, куда захочет Тихон. Этого не изменят даже те, кто мнит себя машинистами. А он способен. Не знаю, почему я так решил, но уверенность пришла сразу. Уж очень легко он нас обыграл. Всей нашей хитрости хватило лишь на то, чтобы вляпаться в его немудреный капкан.

— Николай, мне нужны только две вещи, — невозмутимо проговорил рыжий. — Синхронизатор и пистолет.

— Я догадывался, что у тебя беда с котелком, но считал тебя добрым, безобидным маньяком.

— Ты ошибался. Сказать, чем отличается глухой от мертвого?

Куцапов с проклятиями сунул руку в карман..

— Аккуратно.

Колян медленно вытащил дырокол и швырнул его к ногам Тихона.

— Пушку хоть оставь, у тебя вон какая есть.

— Э нет. Ты ведь и в спину пальнешь, с тебя станется.

— Тихон, зачем? — воскликнул, чуть не плача, Петрович. — Мы же вместе! Кто тебя отправил, как не я с Фирсовым? За тобой пошли, чтобы предупредить, только и всего. А то, что у Николая с собой оружие, — так ты же его знаешь.

— Предупреждайте. Но сначала — ствол.

Куцапов положил пистолет на пол и с силой оттолкнул. Тот с сухим шорохом проехал по паркету, и рыжий прижал его подошвой.

— Тебе Михаил все объяснит, — сказал Лиманский.

Я не знал, с чего начать. Партизаны так и не удосужились посвятить меня в суть миссии Тихона. Я мог утверждать, что Тихон не прав, но взамен мне пришлось бы предложить какую-то другую правду. Где ее взять?

— Это что, ваш новый идеолог? Да, измельчало Сопротивление. Пока готовится речь, я хочу, чтобы Мама освободился от своего кухонного набора. Ножи метать будешь в бункере, а здесь все-таки казенная обстановка.

Перекатившись на спину, Мама расстегнул кожаную жилетку, внутри которой на специальных петлях покоился целый арсенал клинков. Он не торопясь вынимал их один за другим и ожесточенно кидал в дверцу шкафа, пока они не образовали законченный рисунок в виде сердца.

— У тебя есть еще.

Мама что-то презрительно пробормотал и, сняв жилетку, бросил ее на пол. Кожа упала с твердым стуком — со спины она также была оснащена многочисленными кармашками, в каждом из которых хранилось что-нибудь колющее.

— Где Кришна? — опомнился Лиманский.

— Он заблудился, — ответствовал Тихон.

— Кришна валяется в кустах, в две тысячи шестом, — возразил я. — Он тебе мешал, и ты от него избавился, но это еще можно понять. Зачем тебе понадобилось ломать целый мир?

— Э-э… Михаил, да? Так вот, Миша, твой обожаемый мир сломался сам, а то, чем я сейчас занят, — это как раз его восстановление.

— Я из другой версии. Про восстановление можешь втирать им, а я своими глазами видел, что было до того, как ты вмешался. Я жил там, тот мир был реален, устойчив и почти счастлив.

— Почти?! — Тихон внезапно вышел из себя, оружие в его руках опасно заплясало, все чаще поворачиваясь в мою сторону. — На каких же весах ты его взвесил, это «почти»?

Его ярости хватило ненадолго, и вскоре он успокоился, но лицо по-прежнему оставалось суровым.

— Сам сломался? — спросил Лиманский. — А Третья мировая, она тоже — сама?

— Тупые политики, обычные люди. — Тихон горько усмехнулся — в его усмешке не было ни грамма раскаяния. — Обычные, — повторил он и посмотрел на меня. — Почти счастливые.