Джон Уитборн - Рим, папы и призраки

– У меня был сон… - она пошатнулась.

– У нее был сон, - заявил адмирал Солово.

– Ну и что? - фыркнул молодой Людовик XII, король Франции. - Мне они снятся каждую ночь.

– И мне тоже, - согласился Максимилиан I, "король римлян", желая первым произнести свое слово. - В особенности после старого огуречного бренди. Заметная разница усматривается лишь в том, что мои сны не побуждают к войне две трети Европы.

– Но поскольку все мы уже здесь, - проговорил Альфонсо д'Эсте, герцог Феррары, пожалуй, излишне поспешно с точки зрения собственной выгоды, быть может, все-таки выслушаем всю историю.

Фердинанд II Арагонский, личность весьма уважаемая собравшимися за двуличие (и презираемая историками по той же причине), успешно угомонил всех присутствующих, чего самовластные правители своих земель потом не смогли простить испанцу.

– Итак, - проговорил он нейтральным тоном, - мы собрались не для того, чтобы объявить крестовый поход против турок…

– Нет, - подтвердил Солово, - подобное предположение предназначалось, чтобы одурачить венецианцев.

– И не для того, чтобы объединиться против вековой венецианской экспансии, - вставил Людовик XII.

– Нет, - согласился адмирал, - эта идея должна была одурачить всех вас.

– Посему, - с опасным спокойствием подвел итоги Джанфранческо Гонзага, маркиз Мантуи, - нам становится ясно, что мы вторглись в Италию и, рискуя всем, ввергли в войну Европу по прихоти страдающей бессонницей монахини…

– Это не просто старая монахиня, - вдруг вмешался Солово. - Это знаменитая Черная Дама Палатина, та, что предсказала падение Отранто.

– Так это было двадцать восемь лет назад! - рявкнул Фердинанд. - Там стены едва сами не падали. Я бы взял этот город с труппой дрессированных медведей!

– А потом предсказала смерть папы Александра VI, - кротко продолжил адмирал.

Собрание монархов разразилось хохотом. Звуки веселья никак не соответствовали их озабоченному и встревоженному виду.

– Ему же было семьдесят три! - взревел от удовольствия Альфонсо.

– Он хлебал бренди, как бегемот воду, - добавил король Людовик.

– И к тому же был родственником Чезаре Борджиа!

Последнее замечание, вырвавшееся из уст Гонзаги, внезапно успокоило всех. Знаменитый сын римского папы - облаченное в черные одежды "чудовище Романьи" - еще мог выйти "на ловлю" [его уже не было в живых - разрубили на девять кусков в нелепой стычке в Наварре в 1507 году; очевидно, добрая весть не успела дойти вовремя]. Даже изгнанный из Италии и лишенный всей власти, Чезаре сохранил способность пугать одним своим именем.

Владея ситуацией, Солово снисходительно улыбался.

– Мы предусмотрели возможность известного скептицизма с вашей стороны, - сказал он. - Попросили Черную Даму увидеть сны с конкретными подробностями. Вам будет интересно узнать, что так и случилось.

Правители глядели на Солово с подозрением.

– В самом деле? - кислым тоном осведомился Людовик.

– Безусловно, ваше величество. Его святейшество даже зашел настолько далеко в своем оптимизме, что увидел в этом свидетельство того, что Господь осенил своим благословением наше крохотное предприятие. А теперь, господа, посмотрите сами и подумайте.

С этими словами адмирал раздал запечатанные воском свитки всем присутствующим важным персонам. Они поглядывали на бумажные трубки с опаской, словно на заряженные пушки.

Известный отвагой Фердинанд Арагонский первым нарушил оцепенение, развернул свиток и пробежал глазами открывшийся пергамент. Невзирая на приобретенное с молодых лет умение скрывать свои чувства, король невольно округлил глаза, и кровь не отступила - сбежала - с его лица.

– Откуда ей было знать? - прошипел он. - Все мои предосторожности…

– Ничто для всевидящего ока, - ответил Солово, стараясь, чтобы в его голосе не было слышно осуждения. Ему не было дела до того, как будет приходить в себя воитель, получивший тяжелый удар.

Тем временем король Людовик развернул свой свиток и охнул.

– Это же неправда! - простонал он.

Адмирал Солово обратил на молодого человека невозмутимый взгляд.

– Ну ладно, - мрачно буркнул король. - Сколько же людей знает об этом?

– Папа, монахиня и я, - ответил адмирал. - Персона, наделенная властью прощать, и двое заурядных личностей.

– Это… опасная информация, - проговорил Максимилиан, медленно прочитав и ослабив свой воротник.

Гонзага и Альфонсо неприметно спрятали письма… на будущее, для памяти.

– Быть может, и опасная, - ободрил властелина Солово, - но предназначенная для самого ограниченного применения. - Он сделал широкий жест, на котором особенно настаивал папа Юлий. - К тому же эти ваши наклонности, а также оборудование и части тела, используемые для их удовлетворения, касаются лишь вас самих и, возможно, еще ваших исповедников. С той же снисходительностью мы относимся к тем из вас, кто выгоды ради убил близкого родственника. Его святейшество не ищет над вами бесчестной власти. Мы добиваемся от вас лишь веры - веры в содержание сна.

Максимилиан смущенно закашлялся.

– Веруем! - заверил он адмирала, - веруем, яко святые во Христа. Господа, мы все превратились в уши?

В глухом ропоте слышалось согласие.

Солово чуть наклонился.

– Как я уже говорил, - продолжил адмирал, - она видела сон…

– Это и в _самом деле_ жутко, - промолвил король Людовик, как самый большой привереда среди присутствующих.

Солово не разделял его мнения в обоих аспектах, но тем не менее умудренно кивал головой.

– Я не могу жить в подобном мире, - свирепо согласился Альфонсо. - Где честь? Где слава?

– Навсегда заперты в сейфе какого-нибудь буржуа, - ответил Гонзага Мантуанский. - Припрятаны серыми человечками для попрания и осмеяния.

Короли и принцы были согласны. Видение монахини о годе 1750, каким огласил его Солово, потрясло внутреннюю суть каждого. Вид на промышленную имперскую Венецию с ее металлическими военными кораблями, ощетинившимися зенитными орудиями, ужасал всякого. Скверно было уже то, что по времени рождения им было дано переживать водораздел между средневековьем и Возрождением. Но ожидающее их потомков рабство под пятой имперской Венеции вызвало целую бурю чувств.

– Я не согласен! - объявил король Людовик. - О нет! Я остановлю их!

– Сколь же удачно получилось, - льстиво проговорил Солово, - что его святейшество призвал одновременно пять самых могучих армий Европы, чтобы они могли выполнить вашу волю.

Никого не радовало, что папа оказался прав - отсюда следовало слишком много возмутительных последствий, - но для человека, которому не говорят "нет", французский монарх достаточно легко воспринял это "говорил же я вам".