Алексей Смирнов - Натюр Морт (сборник)

Тут Богданов заметил, что аналитик, болезненно морщась, потирает шею.

— А что? — спросил он осторожно. — Здорово досталось?

Аналитик пристально на него посмотрел, подумал и проговорил:

— Откровенно говоря, я не нахожу этому подходящего объяснения. Возможно, я чересчур увлёкся и подпал под действия так называемого самогипноза, транса. Как бы там ни было, шея болит до сих пор.

— Послушайте, — сказал Богданов, принимая его слова за чистую монету, мне кажется, что вы недооцениваете степень реальности этих образов. Вам виднее, но отчего не допустить, что я действительно переношусь сознанием в определённую историческую эпоху и там пребываю в теле самого настоящего Персея? Которым я, каким бы смешным это не представлялось, действительно был в одном из воплощений?

— Перестаньте городить вздор, — отрезал аналитик. — Здесь вам не машина времени, а передовой метод с использованием психодислептиков. Самое большее, что я могу вообразить, это единое информационное поле, где безраздельно властвует коллективное бессознательное. Процессы, в нём происходящие, совершенно не изучены. И нет нужды прибегать к помощи каких-то фантастических гипотез с действующими богинями, драконами и медузами. Вы позволили себе сделать серьёзную ошибку, — продолжал он выговаривать Богданову. — Она может стоить вам многого — если не всего. Неужели вы не понимаете, что, устраняя меня из мифа, полностью подпадаете под влияние Ужасной Матери? Вы даже не дойдёте до Горгоны, вас прикончит Афина, поскольку Великая Мать многолика.

— Я ведь не нарочно, — попытался оправдаться перепуганный Богданов. Но аналитик продолжал наносить удары:

— Как это — не нарочно? Вы, мой драгоценный, оказались в ситуации, которая требует абсолютной концентрации воли! Вы всё-таки не удержались и взяли зеркальный щит. Я, конечно, понимаю, что вам было трудно. Но мне безразлично, каким образом сделаете вы над собой сверхусилие и откажетесь от соблазна раствориться в материнской стихии. Ваша мнимая целостность в роли Персея губительна. Ведь вы, оставаясь Персеем и больше, как вам грезится, никем, умаляете свои способности к геройству — именно потому, что вы не только Персей. Вы что-то помните; какие-то ошмётки прошлого беспокоят и выставляют вас в невыгодном свете — например, пустая фамилия без личности. Естественно, что вы растерялись перед лицом бессознательного, и оно, обернувшись Афиной, моментально воспользовалось вашим смятением. Подсознание беспощадно — зарубите себе на носу! А потому вы нуждаетесь как раз в неизбежном, мучительном раздвоении, которому, конечно, всячески противится ваша психика. Но вам придётся приналечь и захватить в античный миф как можно больше из сегодняшнего дня — только так вы сможете превзойти Персея, отбросить щит малодушия и впитать смертельный взгляд Горгоны. А я, конечно, в этом деле был и остаюсь вашим незаменимым помощником.

Богданов расстроенно изучал поцарапанный линолеум.

— Я постараюсь, — выдавил он жалобно. — А может быть, всё-таки, со щитом? Может быть, мне хватит цензурированного образа Медузы?

Аналитик снисходительно заулыбался, подступил к Богданову и положил ему руку на плечо.

— Но это даже не синица в кулаке, — шепнул он с наигранным беспокойством, призывая клиента поскорее отречься от нечаянной глупости. Персей — что, по-вашему, он приобрёл для себя? — Аналитик выждал, покуда Богданов, совершенно к тому времени запутавшийся, не поднял на него затравленные глаза, сдаваясь. — Вы абсолютно правы! — воскликнул аналитик (Богданов молчал). — Он получил Андромеду! Если переложить миф на язык психологии, он высвободил из плена стихии женскую половинку собственного «я» — прекрасную, вполне безобидную и всех устраивающую. И жизнь Персея (а миф, напоминаю, есть всего-навсего слепок с процесса саморазвития личности) — жизнь его, взятая мною в кавычки, на этом не закончились. Он натворил ещё много чего, но так и не достиг достаточной целостности. Ибо женское и мужское — лишь пара жалких островков посреди безбрежного, страшного океана. И я предлагаю вам именно этот божественный океан целиком, а вы лепечете какую-то чушь о полумерах.

— Я могу лопнуть, если вмещу океан, — Богданов сделал последнюю попытку отвести неизбежное.

Аналитик изогнул бровь.

— Разве только от страха, — согласился он язвительно. — Ведь вы его носите в себе с рождения. И прикрываете свой страх перед первичным всякими нелепостями. Может быть, вы забыли, с чем пришли ко мне в самом начале?

— Не забыл, — угрюмо буркнул Богданов.

— Тогда повторите, — жестокость аналитика не знала границ.

— Я…я боялся…я боялся, что меня уложат в большой деревянный чемодан и отнесут на вокзал.

Неприятный, но не более того, багажно-дорожный сон посещал Богданова еженощно на протяжении трёх месяцев. Не удивительно, что Богданов без особого труда смог воссоздать ночное ощущение кошмара и ударился в слёзы пресные, разведённые, давным-давно потерявшие соль.

Пейзаж был чрезвычайно яркий — золото, лазурь, изумруд. Боги не любили полутонов.

Персей, коленопреклонённый, стоял на песке, повернувшись к морю спиной, и мелкие тёплые волны трудились над его босыми ступнями.

— Я рассчитываю на известное благоразумие, — сказал в мозгу проклятый голос.

— Вот окаянный, — пробормотал Персей в изнеможении и утомлённым взором поискал Афину-заступницу, но он пребывал в одиночестве; вокруг, сколько хватало глаз, не видно было ни души. Да и сама встреча с Афиной, по правде сказать, не говоря уже о содержании беседы, помнилась плохо — осталось только общее впечатление о каком-то конфликте.

— Богданов, — не унимался демон, — вы должны сосредоточиться. Ну, чем же мне вас растормошить? Хотите, заведу машинку-уроборос? Послушайте, как скачет!

— Кто ты, о возмутитель моих мыслей? — спросил Персей. Он продолжал стоять на коленях и созерцал песок, как будто надеялся различить среди песчинок источник беспокойства.

Голос откашлялся.

— Уже лучше, — отметил он одобрительно. — Диалог даёт надежду на взаимопонимание. Я — ваш врач, о благороднейший Персей. Заметьте, что я тоже иду на уступку и соглашаюсь величать вас не вашим подлинным именем, а сказочным.

— Я не нуждаюсь в лекаре, — молвил Персей, примиряясь с неизбежным соседством.

— Так многие считают, — возразил целитель. — И все без исключения заблуждаются. К вам, существуй вы как Персей на самом деле, это относится в первую очередь.

— Я существую, — ответил Персей оскорблённо. — У меня есть голова, а также туловище с членами. Бессмертные боги вдохнули в меня живую душу и наделили речью. В конце концов, я сын великого Зевса! Гораздо правильнее будет рассудить, что нет тебя, поскольку ты бесплотен, невидим и разве лишь болтлив и надоедлив.