Алексей Смирнов - Натюр Морт (сборник)

— Я существую, — ответил Персей оскорблённо. — У меня есть голова, а также туловище с членами. Бессмертные боги вдохнули в меня живую душу и наделили речью. В конце концов, я сын великого Зевса! Гораздо правильнее будет рассудить, что нет тебя, поскольку ты бесплотен, невидим и разве лишь болтлив и надоедлив.

Демон-врачеватель помолчал, решая, стоит ли ему рисковать.

— Я готов воплотиться, — сказал он наконец. — Но должен в этом случае потребовать от вас гарантий своей неприкосновенности. Моё недавнее вмешательство в вашу судьбу имело следствием ощутимую травму.

— Хорошо, я не трону тебя.

— Не только вы лично — дайте слово, что не попросите о помощи каких-нибудь ещё так называемых богов, — не отставал осторожный голос.

— Не попрошу, можешь смело явиться.

Голос вздохнул и снова начал разглагольствовать, беседуя, судя по всему, с самим собою:

— Что ж — познание бесконечно. Оно полно сюрпризов. Я вижу, что нельзя ограничиваться лечением одного только Богданова. Донести до чердака его сознания содержимое подвалов — это полдела. Одновременно я вынужден запустить противонаправленный процесс и переместить в подвал содержимое чердака. Иначе говоря — подвергнуть лечению также и вас, о благородный Персей, в надежде показать вам светлые горизонты разума.

Персей, который, разумеется, не понял из этой речи ни слова, яростно ударил по колену кулаком.

— Ты жалкий трус! — воскликнул он презрительно. — Ты хочешь пустой болтовнёй усыпить мой разум. Хочешь продолжить беседу — покажись, а не зуди в моих ушах подобно безмозглой мошке!

— Ты обещал, — напомнил демон с опаской, и тут же в пяти-шести шагах от героя задрожал нагретый воздух. — Моя болтовня наполнена смыслом. Я наговариваю на диктофон. Случись со мной какая-нибудь неприятность, мои старания не пропадут напрасно. Их оценят потомки.

Персей смотрел, как перед ним постепенно материализуется смутно знакомая фигура. Не было сомнений в том, что воплощался тот же самый тип, что без приглашения явился во дворец Полидекта. Но сегодня Персей был вынужден признать, что этим мелким эпизодом знакомство не исчерпывается. Что-то было ещё…что-то совершенно неправдоподобное…неизвестно, когда, и страшно подумать, где. Спору нет — он раньше видел эту помятую физиономию, похожую на морду какого-то зверя…видел и блестящие прозрачные колёса, оседлавшие нос и прикрывавшие бесцветные глаза.

"Богданов", — сказали в мозгу. Персей отшатнулся: он ощутил, что демон был на сей раз не при чём. Он, занятый материализацией, молчал, а варварское слово произнёс он сам, Персей, своей собственной внутренней речью в собственном сознании. И странное слово казалось при этом родным, но только утратившим по какой-то ужасной причине свой смысл.

— Персей Богданов, — пробормотал герой и понял, что слово заняло положенное место, но от того понятнее не стало.

Тем временем подозрительная личность, называвшая себя врачом, обрела завершённый вид. Аналитик, не спуская глаз с Персея, машинально отступил. Предупреждая новые утомительные расспросы, он сразу перешёл к делу и быстро сообщил:

— Я послан для того, чтобы сопровождать вас, Персей, в ваших поисках Медузы Горгоны.

Тот раскрыл было рот, желая сморозить очередную глупость, но аналитик его опередил:

— Я также призван заботиться о вашей героической душе, которую после гибели тела ожидает блестящее будущее. Подвигом, который вам поручено совершить, вы дадите ей возможность бесконечного совершенствования, в конце которого разовьётесь до уровня светлого, могущественного божества по имени Богданов. И ваше новое воплощение, которому суждено произойти в весьма отдалённом будущем, станет значительным событием в истории мира.

Он попал в точку.

— Мне покорится Олимп? — глаза Персея зажглись жадным огнём.

— Несомненно, — отозвался аналитик, довольный, что напал на верный след. — И даже больше — вас будут также славословить жестокие варварские боги, и боги дальних стран, куда не добраться галерам и парусникам, и в вашу честь простые смертные воздвигнут умопомрачительный храм, отделанный золотом, где денно и нощно будут куриться благовония, а жертвенники не будут просыхать от крови людей и животных…

— Говори тише, — посоветовал Персей, озираясь в поисках Афины или, на худой конец, Посейдона: море было рядом. — Пока этого не произошло, нам следует держать наши намерения в тайне от нынешних правителей мира.

— Ты прозорлив и мудр, — аналитик, вспоминая неприятное свидание с Афиной, высказал эту лесть не без доли искренности. — Я должен предупредить тебя о самом главном. Ты должен передать мне свой щит — тот самый, которым ты в настоящую минуту владеешь и который, будучи зеркальным, сверкает, затмевая солнце.

Персей схватился за щит — одной рукой. Другую он положил на рукоятку кривого ножа, подарка Гермеса.

— Ты, видно, безумен! — молвил он угрожающе. — Разве ты не знаешь, что ни один из смертных не властен смотреть Медузе в глаза? С чудовищем возможно совладать, лишь отразив его лик щитом.

— Ни один из смертных — это ты верно сказал, — кивнул аналитик почтительно. — Но только не Богданов! Богданов — тот, кто наделён великой силой бесстрашно заглянуть в пучины первобытного, божественного океана подсознания… — аналитик запнулся, сообразив, что говорит лишнее. Но было уже поздно.

— Ты не получишь щита, — сказал Персей непреклонно и крепко прижал к груди драгоценный сверкающий диск.

— Да разожмите вы руки, — приказал раздражённый лекарь. Угодливость и почтение исчезли из его речи, но удивиться Персей не успел, поскольку тут же до него дошло, что действие инъекции прошло и сеанс закончился. Аналитик потянул штору, и в окно хлынул дневной свет.

Богданова трясло. Сердце стучало неровно и тяжело, в горле вырос плотный, прочный узел. Воздух толчками врывался в разинутый рот, а пульс в ушах казался пещерным гномом, который, вооружившись киркой или мотыгой, упорно ищет выход на поверхность.

— Больше не хочу, — с трудом проговорил Богданов. — С меня достаточно. Раньше всё было иначе…

— И в чём же разница? — холодно осведомился недавний сопровождающий, пренебрегая паникёрскими настроениями Богданова.

— В том, что сейчас я был там по-настоящему. Раньше я просыпался, и всё казалось сном. А теперь не кажется.

Тут пациента передёрнуло, и он прикрыл глаза. Аналитик пожал плечами:

— А чего ж вы ждали? Конечно, с каждым последующим сеансом переживания делаются всё интенсивнее. Но главное даже не в этом. Вы дрожите потому, что я покусился на святую святых: ваш зеркальный щит, вашу цензуру, расставание с которой для вас невозможно даже в кошмарном сне.