Евгений Прошкин - Слой

— Сколько народу ты на тот свет отправил?

— А?.. — встрепенулся Костя. — Не знаю, можно посчитать. Морозова говорила, что на Нуркина совершили покушение, — вспомнил он.

— Удачно?

— Кажется, да.

— Ну и хорошо. Хотя здесь и там Нуркины разные. Даже если б ты его ликвидировал — здесь, там ничего бы не изменилось.

— О том и речь. Зря старался. Все зря. При слове «старался» Борис вздернул брови и долго посмотрел на Константина.

— Так сколько ты убил? Надо остальных... э-э... остальных ваших как-то оповестить. Ведь среди них по крайней мере есть еще один боец.

— И мы его разыщем, — уверенно сказал Костя.

— И что дальше? Ты о себе думай, на тебе же гора трупов.

Константин покрутил в руке вилку и, тяжело вздохнув, самовольно залез в холодильник. Водка у Бориса еще была. Размышлять, тосковать, возможно — лезть в петлю Костя собирался завтра. Сегодня же он планировал напиться — вдрызг, до полного изнеможения. До беспамятства. Как-никак, сегодня он потерял смысл жизни. Это событие следовало отметить достойно.

— Может, это... в номера? — предложил водитель. — Я, если затоскую, всегда по бабам отправляюсь. А что, помогает.

Петр стряхнул за окно пепел и вяло помотал головой. После свидания с молдаванкой, когда он чуть не напоролся на людей Маэстро, продажные женщины его не привлекали. Да и насчет тоски водитель не угадал. Никакой тоски не было. Растерянность — это другое дело.

Петр никак не мог понять, почему его отпустили. Похоже, его контролировали с самого начала, с того момента, как он переступил порог «Нибелунгов», а возможно, и еще раньше. И все-таки позволили сесть рядом с Немаляевым. А потом — уйти. Используют как живца? Ну, если он для них не рыба...

Он вообразил, чем сейчас занят Немаляев, и расхохотался. Ему представилось, что авторитет — вице-премьер так же трет лоб и недоумевает, по какой причине Петр не попытался его устранить. «Рано утром у фонтана повстречались два барана». Эх, сотник, сотник... Сторговались, да? Тебе — Нуркин, ему — билет домой. Нашел с кем договариваться! И что это за ахинея с возвращением? Куда?

Говорил Немаляев убедительно, как по писаному, но вот прошло полчаса, и от железных доводов остался один туман. «Там»... «Здесь»... Вздор. Петр и сам чувствовал какое-то противоречие, но взять и вот так запросто все объяснить рука не поднималась. Немаляев доказывал, что здесь другой мир. А настоящий, получается, там... Да идите вы со своими мирами...

— Полегчало? — спросил водитель. — К бабам не поедем?

— Скажи, дружище, вот, допустим, надо тебе найти старого знакомого...

— А как искать? По-хорошему или по-плохому? Если по-плохому, то ментов натравить. А можно бандитов. Придумать басню про лимон долларов, и пусть напрягаются.

— Они и так...

— Кто «они»?

— И те и другие.

— О-о-о... — поскучнел водитель. — И на кой тебе такие товарищи? Ладно, в чужие дела не лезу. А сам-то он хочет тебя видеть?

— Сто процентов.

— Уже легче. Объявление в газету? С каким-нибудь кодовым словом, чтоб догадался.

— Вряд ли он их читает.

— Гм... Прямо детектив... А, вот еще: самому засветиться, желательно по телевизору. Допустим, что-нибудь отчебучить, чтобы в новостях показали. А во время интервью намекнуть — мол, так и так, жду тебя там-то.

— По телевизору? Это идея. Только меня ведь тоже ищут.

— Кто? — по инерции бросил водитель, но закусил губу. Он с удвоенным вниманием принялся следить за дорогой, всем своим видом показывая, что на ответе не настаивает. — Куда едем, решили? — спросил он через минуту.

— Никуда. Тормози.

Петр вылез из машины и кинул шоферу десять баксов. Немаляев спонсировал щедрее, чем Маэстро. Гуляем, братва...

Он стоял на Сухаревской. Вспомнил, как звонил вон из того автомата. Петру было грустно, но как-то по-особому. Хотелось, чтоб эта грусть не уходила.

Ласковый, уютный ветерок игрался галстуком и доносил обрывки хмельной песни. Несмотря на полночь, лавочки в сквере были сплошь заняты. Черное небо, желтый асфальт, усталый инспектор у перекрестка. И никто не стреляет. Благодать. Сюда бы еще кресло, бутылку коньяка и... и все.

Дремать, наблюдая за тем, как медленно едет поливалка.

Петр сунул руки в карманы — правая провалилась сквозь несуществующую подкладку и наткнулась на пластмассовое лезвие. Он на ощупь отлепил скотч и вытащил узкий нож цвета слоновой кости. Размахнувшись, бросил его в дерево — легкое лезвие, еле долетев, ударилось о ствол плашмя и отскочило в густую траву.

Инспектор сложил ладони у рта и, осветив лицо зажигалкой, выпустил длинную струю дыма. Петр потоптался на месте и тоже закурил. Идти было некуда, но его это не беспокоило. Такую ночь можно провести и на улице.

Гитара на скамейке неожиданно замолкла, и в темной глубине сквера послышались женские причитания:

— Не надо, не надо... Отстаньте от меня...

Компания юнцов повернула головы, однако двигаться не спешила.

— Да отстаньте же!..

Это был еще не крик, но в интонации явственно слышались панические нотки.

Кричать она не будет, понял Петр. Что бы с ней ни делали. Она знает, что никто не поможет. Она помнит, в каком городе живет. Ну что, совершить подвиг? А надо ли?

Инспектор поковырял в ухе и неторопливо удалился на противоположную сторону. Конечно, у него пост. И вообще, его дело — машины.

Ситуация была до омерзения стандартной. Настолько стандартной, что Петр не верил в ее реальность. Это был эпизод из паршивого кино, но никак не из жизни. Направляясь к кустам, он заранее предвидел, чем все кончится: принуждаемая к миету окажется прекрасной блондинкой, и у них, у нее и Петра то есть, возникнет недолгая, но страстная любовь.

Перепрыгивая через чугунную ограду, он с гордостью подумал, что у них — у них?! — такого давно нет. Война все изменила. Сделала людей жестче, но чище. Или просто опустила точку кипения. Нынче для автоматной очереди женского крика даже много. Достаточно грубого слова.

Петр вошел в тень и, выкинув окурок, расстегнул на рубашке манжеты.

— Эй, мужики! Хорош баловать!

Сбоку, покинув наконец насиженную скамейку, подгребали трое юношей. То ли их вдохновило появление Петра, то ли собственные подруги усовестили, но героев теперь было четверо, а злодеев только двое, да и те какие-то неказистые. Петр пожалел, что приперся. Подвиг явно срывался.

— Хватит, говорю! — вышел вперед самый бойкий. — Отцепитесь от нее, а то щас самих трахнем!

— Чо? — кратко спросил один из мужчин, блеснув на луну белой фиксой. Второй отпустил девушку и резко вытянул руку. Одновременно с движением раздался звонкий щелчок пружинного ножа.