Иван Афанасьев - Тегле

— Господин Сталин, позвольте представить Вам врачебную комиссию… — начал было Кажегет, но Кондрахин его прервал:

— В составе председателя Александра Полуэктовича Вайскройца, членов комиссии Светланы Семеновны Поливко и Сафина Олега…Ахметовича, — не сразу сумел взять из сознания юноши отчество Юрий, — врачей-психиатров, которые должны решить вопрос, страдает ли господин, называющий себя Сталиным, потерей памяти, симулирует ли он таковую, а также, не страдает ли вышеуказанный господин иным психическим расстройством, требующим лечения в условиях специализированного учреждения.

Господин Кажегет забыл закрыть рот, а что-то сообразившая Поливко внимательно поглядела на необычного больного. А Юрий развлекался вовсю:

— Страдаю, господа, поистине страдаю. Я ведь в Вашем мире пришелец, а это, несомненно, указывает на наличие расстройства мышления в форме бреда. Да Олег Ахметович точно знает! — воскликнул Кондрахин, приподнимаясь на кровати и вытягивая указующий перст в направлении Сафина. — Он же писал, все, что я журналисту говорил. Бред, сплошной бред, я бы даже рискнул утверждать, господа, бред систематизированный. Потому как есть в нем своя неопровержимая логика. И я отчаянно нуждаюсь в лечении, в условиях психобольницы, куда уже готов меня поместить наш доблестный борец с преступным миром господин Будук-Оол. Ему для этого не хватает лишь самой малости: заключения вашей комиссии. Так вперед же господа! Не создавайте препятствий исполнению закона!

Следователь буквально на глазах стал серым. Конечно, он догадывался, что Юрий совершенно не опасается стен психобольницы. Теперь, похоже, он понял и другое — что Юрий видел его насквозь. Еще немного таких речей — и он сообразит, что загадочный человек читает его мысли. Светлана Поливко сверлила говорливого больного неприязненным взглядом. Не умом, нет — слабоват был ее умишко — инстинктом, чутьем, она пришла к выводу, что Юрий здоров. И, будучи бабой упертой, теперь она не откажется от своего мнения даже под пыткой.

Сафин присутствовал в кабинете, как статист. Речи исследуемого не вызвали у него никакой реакции. Олег Ахметович представлял из себя полного идиота с врачебным дипломом. В психиатрии его неспособность к простейшим умозаключениям была не так заметна, как в других областях медицины, поэтому он и выбрал ее для продолжения карьеры.

— Светлана Семеновна, я вижу, вы не верите в мои страдания, — здесь Юрий даже всхлипнул, играя на публику, после чего заорал истошно на всю больницу, — Я не помню, что со мною было! Меня осьминог хотел сожрать, у него щупальца по двадцать метров длины!

Громкие вопли Кондрахина пробудили у Александра Полуэктовича профессиональную реакцию.

— Вы здесь в безопасности, господин Сталин. Вы посмотрите, — он обвел палату рукой, — здесь только мы. Доктора. Да еще следователь. Нас незачем опасаться.

— Верю! — прошептал с придыханием Юрий.

И добавил плаксиво:

— А она мне не верит! Думает, я прикидываюсь, чтобы психушки избежать. Объясните ей, Александр Полуэктович, что у меня налицо все симптомы психического расстройства: могу читать мысли, умею перемещаться в пространстве. Опять же пришелец я.

И снова он заорал благим матом:

— Чужой я здесь! Домой хочу!

Изображаемое им представление имело своей целью воздействие на следователя. Тот вполне мог сообразить, что беспамятный незнакомец легко переиграет тупых докторов. Сейчас Юрий имитировал желание попасть в психбольницу, причем имитировал грубо, неубедительно. Что сочтет Кажегет игрой: стремление в психобольницу или нарочитость этого стремления?

Юрий так и не дал возможности докторам задать полагающиеся вопросы. Он рассказывал им байки, ревел ослом, вскакивал на кровати, обнажая половые органы. Его поведение ничего не меняло. Вайскройц был уверен в душевном расстройстве, Поливко — в симуляции расстройства, Сафин, как всегда, своего мнения не имел.

Комиссия удалилась, а следователь остался.

— Напрасно Вы здесь цирк устроили. Не удивлюсь, что уже завтра Вами Коллегия заинтересуется. Может быть, мы с Вами последний раз свободно говорим. Без свидетелей скажите, — он нагнулся к лежащему Кондрахину, — Вы здоровы психически?

— Как и Вы, — уклончиво ответил Юрий.

Следователь кивнул и вышел.

Вечер прошел спокойно. Принесли итальянские газеты за вчерашний день. Здесь личности Джироло отводилось куда больше места. Журналисты сходились на том, что это самозванец, присвоивший имя давно умершего кардинала. Официальный Ватикан утверждал, что среди кардиналов Римской курии Джироло нет, и последние полсотни лет ни одного кардинала с таким именем не было.

Утром третьего дня в больнице Кондрахина вновь перевязали. На этот раз его осмотрела целая комиссия врачей. Кровоподтеки от синих нитей не проходили, кожная чувствительность не восстанавливалась. Консилиум не смог определиться с диагнозом, и врачи приняли предложение Юрия: горячая ванна с морской солью. Пациент настоял, чтобы вода в ванне была проточной.

С ним согласились без возражений. Читая мысли врачей, Юрий осознал, что он находится здесь на положении почетного больного. Все уже знали, что он — "миллионщик", и заранее смирились с любыми его капризами.

Лежа в ванне, он повторил процедуру очищения от меток. Ту процедуру, которую он не успел завершить в римском фонтане. Только закончив ее полностью, он сообразил, что впервые за эти дни у него появилось желание встать на ноги.

В палате Юрий еще раз позавтракал. Унося тарелки, санитарка спросила, примет ли он вчерашнего журналиста. С повадками заправского барина Кондрахин произнес:

— Проси.

Горшенин принес свежие газеты и новости, слышанные по радио.

— Сегодня конклав избрал нового понтифика, Павла Десятого. Новый Папа Римский немедленно заявил, что выступает против участия католических стран в надвигающейся войне. Итальянское правительство тоже заявило о своем нейтралитете.

— А когда начнется международная конференция по немецким претензиям?

— Завтра.

Интересовали Юрию преимущественно ватиканские дела, но здесь Владимир мог помочь немногим. Несмотря на присутствие ночных демонов, папский дворец днем жил, как обычно. Ночами же пустел только первый этаж. Отец Бидрубал, имя которого связывали с мифическим Джироло, был найден мертвым на третьем этаже дворца.

Горшенин показал листок с шестью портретами. Хотя при их беседе посторонних не было, оба вели себя так, словно познакомились только вчера, в этой палате.

— Тибур, мне кажется. Я считаю, он погиб недавно в Италии. А это — Джироло. Если не ошибаюсь, у него теперь всего одна нога. Говорят, он владелец картины Третьей Печати. Остальных не знаю.