Джон Уитборн - Рим, папы и призраки

– Адмирал Солово? - осведомился верховой, подъезжая поближе (тем не менее из вежливости оставаясь достаточно далеко).

Солово ответил невозмутимой улыбкой.

– Возможно.

Всадник не думал обижаться, он был знаком с современным этикетом.

– Перед вами Питер Ансельм, - проговорил он, кланяясь, насколько позволяли латы. - Или же Пьетро Ансельми, кондотьер на службе Флоренции, посланный, чтобы приветствовать и поторопить вас.

Адмирал вопросительно поднял бровь, ничего не подтверждая, но все же обнаруживая некий незначительный интерес к подобной идентификации его личности.

– Дело Микеланджело всем докучает, и Синьория видит причины для спешки, - пояснил Ансельми.

Солово не одобрял качеств, подобных скорости, учитывая их близкое родство с непростительной беспечностью.

– Каковы же новости, кондотьер? - спросил он любезным тоном.

– Все хорошо! - ответил тот. - Может быть, начнется война.

Из Синьории прислали за мной и сказали: "Мы не хотим воевать из-за вас с папой Юлием. Вы должны возвратиться, и в этом случае мы снабдим вас грамотами такой важности, что, если он причинит вам зло, он причинит его Синьории". Естественно, я взял грамоты и вернулся к папе.

Микеланджело Буонарроти (из частной переписки, 1507 год)

– Флорентийская республика, - проговорил Солово, излагая факты так, чтобы его мог понять человек, которого адмирал подозревал в наивности, не может только ради вас идти на риск и военные потери. Сильные приказывают слабым, те в свою очередь распоряжаются немощными. Я предлагаю вам самому представить собственное место в этой иерархии. Короче, Синьория по нашему требованию за гроши выдаст вас, какая бы участь вам ни была уготована.

– Таковы обычаи нашего мира, - добавил Пьетро Ансельми с ухмылкой. Это знает мой маленький сын, а ему только три! Где вы провели свою жизнь, художник?

"Укрывался от вихрей реальности двумя небольшими, но талантливыми руками", - подумал адмирал, однако от слов воздержался, следя за тем, как Микеланджело переводит взгляд с него на Дроза, а потом на Ансельми. "Голые нервы, - рассудил адмирал, - или же просто выпущенный на свободу скверный норов".

– Я не согласен с адмиралом, - проговорил Микеланджело, взволнованный голос его метался вверх и вниз, как обезьяна по жерди. - Я сомневаюсь, чтобы Флоренция могла позволить себе склониться перед столь агрессивным понтификом в страхе перед еще не сформулированными угрозами. Я верю, что Синьория уже выбрала поле для решительной схватки.

Солово улыбнулся и наклонился вперед, чтобы вновь наполнить свой кубок вином. Нума Дроз оставался спокойным, лишь глаза его чуть сдвигались, обращаясь то к Ансельми, то к скульптору… таким образом с честью проходя испытание, назначенное для него адмиралом.

– Я различаю за вашими словами эхо иного голоса, мастер скульптор, терпеливо промолвил адмирал. - Могу ли я рискнуть задать вопрос - чьего же именно?

Уродливое молодое лицо Микеланджело покраснело.

– Я советовался с некими представителями республики, - сказал он отрывисто.

– С неким вторым канцлером? - допытывался Солово. - Быть может, с мастером Никколо Макиавелли?

Микеланджело подтвердил предположение движением плеч и внезапно обнаружил на потолке нечто захватывающее.

– Ну и что с того? - бросил он гневно. - Люди, которым нужно изваяние, обращаются ко мне; я прибегаю к его совету в тонкостях правления. Настал век специалистов, адмирал.

Солово воспротивился.

– В обычных случаях да, но не в этом. Дело в том, что друга моего Никколо мадам Неудача посетила буквально во всем. Его мысли обучены, вышколены и отважно Шествуют в бой - чтобы отступить при первой же встрече с реальностью. Выношенная им в мыслях Флорентийская народная милиция ничего не дает.

– И отлично, - согласился Ансельми, оскорбленный в профессиональных чувствах. - Любители только портят дело. - Нума Дроз искренне закивал.

– Его иностранные миссии, - продолжал Солово, - энергично распространяли недобрую волю, и всю свою жизнь он будет безошибочно менять хозяев - олигархию Медичи на республику и обратно - в самый неподходящий момент [адмирал Солово как-то слишком уж подозрительно точен: его слова самым жестоким образом обобщают общественную жизнь Макиавелли; до гибели под мечами вторгшихся испанцев его радости и гордости, Флорентийской народной милиции, оставалось всего шесть лет]. На вашем месте, мастер Микеланджело, я не стал бы рисковать остатками собственной жизни, полагаясь на совет Макиавелли.

Микеланджело яростно поглядел на него. Испуг и разочарование, вскипев, превратились в отвагу.

– Хорошо, - сказал он, - благодарю за отеческие советы. Но пока у меня останется выбор, я склоняюсь к его мнению, а не вашему.

Пальцем с черным камнем адмирал послал вперед Нуму Дроза.

– Я не очень силен в искусстве, - проговорил швейцарец, - но все, что я слыхал, свидетельствует: художнику нужны РУКИ!

И прежде чем стихло последнее слово, меч Дроза описал серебряную дугу, целя в сустав правой руки Микеланджело.

Скорость удара была такова, что художник не имел времени унизить себя воплем, даже просто отреагировать. Посему он сохранял достойное похвалы стоическое спокойствие и лишь смотрел, как Ансельми непонятным образом отразил этот удар своим кинжалом.

– Мне очень жаль, мастер швейцарец, - произнес Ансельми с любезным сожалением, - но этого я допустить не могу; увы, приказ есть приказ.

– Великолепно! - убирая клинок, ответил Нума Дроз, выразив восхищение действиями собрата по ремеслу. - Быстро и точно.

Ансельми разрешил себе скромную улыбку.

– Благодарю вас… но вы сами позволили мне это сделать, не вложив в удар полную силу. Вы не намеревались довести дело до конца, так ведь?

Дроз еще более обнаружил дух профессионального товарищества.

– Признаюсь, вы правы, однако немногие сумели бы это заметить.

– Оставить ему шрам на всю жизнь, а не отрубить, так?

– Именно! - Лицо Нумы Дроза озарилось солнечной улыбкой. - Совершенно точное определение того, что могло произойти.

– Я ухожу! - вскричал Микеланджело, обретя голос и способность к движению, но немедленно остановился, чтобы не наткнуться горлом на шпагу Ансельми.

– Вы остаетесь на своем месте, - проговорил кондотьер, искусно прикасаясь клинком к адамову яблоку скульптора, чтобы возвратить его на место, - и выслушаете все, что хотят сказать эти добрые синьоры.

– Я в долгу перед вами, синьор, - изящно заметил Солово, отчасти вдохновленный этим экономичным спектаклем в мире, склонном к напрасным тратам эмоций и сил.

– Флоренция, та вся за свободу, - заявил Ансельми, его варварский итальянский лишь чуточку портил эффект. - Но мой разум говорит, что всякие чувства ее определяются нынешними интересами. Если бы зависело от меня, я бы позволил вам, скульптор, остаться в городе, и мы бы получили отличную войну с его святейшеством - великолепная штука! Это принесло бы моему отряду кучу добра. Однако, как ни прискорбно, мой работодатель склонен к большим раздумьям. Значит, вы высиживаете эту беседу, слушаете и перевариваете. В конце, если вы еще будете упрямиться, я для безопасности провожу вас до дома… Понятно?