Александр Тесленко - Испытание добром (сборник)

— Я все это знаю, Бетси.

— Зачем же спрашиваешь?

— Почему меня не родила мама?.. В нашем классе у всех есть мамы… И только я один — из клеток… Почему?

— Твой папа астроисследователь. Он постоянно и подолгу летает далеко-далеко. И если б у тебя была мама, она очень грустила бы по нему…

— И я скучаю без него. Я не помню папиного лица.

— Если б у тебя была мама, вы оба скучали бы.

В доме стало бы двое грустных людей. А взрослые грустят очень сильно, не так, как дети… Поэтому твой папа, пожалуй, поступил правильно…

— А зачем я ему нужен? Летал же он просто так, без меня, пускай и дальше летает так.

Бетси рассмеялась:

— Вот когда вырастешь, поймешь. Каждому нужно и приятно оставить после себя потомство… Со временем ты это поймешь…

Отца Николиан почти не видел. Его воспитала Бетси.

Полет на планету Эдина стал последним для Вилли Джерри. Через три месяца после возвращения он умер — удовлетворенный жизнью и сознанием, что оставляет после себя сына, умного и хваткого во всем.

К тому времени Николиан заканчивал биофак университета.

Незадолго до смерти Вилли Джерри был случайным свидетелем одного разговора. Николиан готовился к последнему экзамену. Лежал на топчане в своей комнате и не выходил ни к завтраку, ни к обеду. «На голодный желудок, — отвечал он, — лучше думается». А когда Бетси сообщила ему, что пришла его однокурсница, рыжеволосая Дюлия Логвин, сразу выбежал, будто бы только и ждал ее.

— Пошли? — спросила девушка таинственно.

— Куда? Завтра ж экзамен…

— Николь… Это ведь завтра… А ты и так все знаешь… Пойдем…

— Куда?

— Туда, где были с тобой вчера… К лесному озеру…

— Я не пойду… И вообще — все это гадко, противно…

— Что, Николь?

— Да все что было вчера… И вообще… — не находил слов Николь. — Если я когда-нибудь и захочу иметь сына, я закажу его на комбинате, как это сделал мой отец…

— Николь! — вспыхнула девушка.

— Ну что еще?

— Ты… ты… такой сухой и жестокий, оказывается. Я тебя ненавижу! Вчера у нас был такой день… такой день… А тебе… Прощай! Мы больше с тобой никогда не увидимся!

Николиан возвратился в свою комнату и как ни в чем не бывало уселся за стол к своим конспектам.

Когда Вилли Джерри вошел к сыну, тот списывал что-то с экрана большого библиоскопа.

— Кем ты хотел бы стать, Николь? — спросил старший Джерри.

Сын ничего не ответил. Он даже взгляда не отвел от экрана.

— Прости, но я невольно слышал ваш разговор… И… если она по-настоящему любит тебя… Это, конечно, большое счастье, Николь, когда тебя кто-нибудь любит… Если только по-настоящему… — Сын продолжал молчать. — Мне кажется, Николь, что астроисследователем тебе не хочется быть… Не так ли, сынок?

— Этого не знаю… Но я не люблю девиц… Я вчера понял, это не для меня!

Старый Вилли Джерри сдержал улыбку и серьезно произнес:

— Решай, Николь, сам. Тебе жить… Не скрою, мне по душе твой характер… Я узнаю себя…

— Еще бы не узнать, — буркнул Николиан, и в его голосе отцу послышалась какая-то ущербность, затаенная боль. Но он не придал этому значения.

— Ничем, буквально ничем не пренебрегай в жизни, Николь. Поверь мне: отказаться от чего-либо очень просто, а вернуть потом это чаще всего бывает невозможно.

Нужно быть мудрым. И мне очень хотелось бы, чтоб тебе жилось лучше, чем мне…

— Разве ты был несчастлив? — спросил Николиан с удивлением и плохо скрытой иронией.

Старый Джерри печально улыбнулся:

— Просто мне хочется, чтобы ты стал еще счастливее…

Отец подошел к полкам над рабочим столом сына и, думая о чем-то своем, в который уже раз после своего возвращения на Землю рассматривал причудливые фигурки, вылепленные Николианом еще в детстве. Множество чудаковатых людских образов толпилось за стеклом, все одинаковые в своем уродстве и одновременно все разные.

Как-то Бетси хотела их выкинуть — детские забавы, только место занимают, — но Николь запретил ей даже подходить к фигуркам.

— Это мои дети! — сказал не по-детски серьезно.

Отец взял в руки одну из фигурок. Неолин уже сильно высох, во многих местах потрескался, и лица фантастических существ покрылись мельчайшими морщинками.

Хотел поставить неолиновую фигурку на место, но она выпала из неверных старческих рук, звонко ударилась об пол и разлетелась на мелкие кусочки.

— Что ты сделал! — воскликнул со злостью Николиан. — Что ты сделал!

— Извини меня, сынок… — чуть слышно произнес Вилли. — За все прости, если сможешь…

А спустя несколько дней старый Джерри умер.

«Трагическая судьба переселенцев на планете Эдина (Дюлии) зависит, как утверждают многие специалисты, от блуждающего — до сих пор не изученного — поля «Циклоп». Трудно предположить, к каким еще (кроме бесплодия) последствиям может привести пагубное действие этого поля. Хотя сейчас планета Эдина (Дюлия) уже вышла из зоны воздействия «Циклопа» (и подобная встреча, как показали расчеты, возможна не ранее, чем через два миллиона лет), на планете исчезает животный мир, остаются лишь растения с вегетативной формой размножения.

Ученые предостерегают, что возможны и другие серьезные изменения в существовании биологических форм. Создание переселенцами комбината искусственной репродукции воспринимается нашим собранием как решение явно преждевременное, не обусловленное серьезной необходимостью и крайне опасное (не только с точки зрения некоторых научно-технических и моральных проблем). Но в то же время не вызывает сомнений факт, что жизнь переселенцев, живущих на планете Эдина (Дюлии), требует самого тщательного изучения, поэтому решением Объединенного совета по освоению космического пространства единодушно решено разработать программу, сводящуюся к неотложному исследованию условий жизни переселенцев на планете Эдина (Дюлии). Вплоть до выполнения этой программы необходимо полностью прекратить транспортное и пассажирское сообщение с планетой. Ответственным за выполнение программы назначен профессор биологии Феррос Вейн».

Сандро Новак медленно шел к своему геликомобилю Оранжу, ступая по пожухлому от жары травяному ковру. Вышел на ситалловое покрытие стоянки, на которой с самого утра скучал под пушистой дюлийской рябиной его геликомобиль. Оранж тихонько насвистывал веселую мелодию, но, заметив Новака, умолк, дверцы его кабины распахнулись.

— Почему так долго, Сандро-Дю? — спросил с тревогой.