Роман Равдин - Человек без оболочки

— По существу-то казнили его мы, — заметил многозначительно Альберт, когда все они собрались у кофейного автомата в комнате отдыха.

Наступило тягостное молчание. У Притта готово было сорваться резкое возражение, но оно застряло где-то в горле. Ему вдруг остро захотелось услышать мнение своих соратников, с которыми делил он всю тяжесть моральной ответственности за столь ужасные эксперименты.

Пол отодвинул недопитую чашку. Контрастней обозначилась густая сеть морщин на его лбу. Угрюмо, словно шары из-под языка выкатывая, он сказал:

— Его все равно бы… умертвили.

— Значит, палачи — мы? — быстро парировал Альберт с какой-то сатанинской усмешкой.

— Как ни парадоксально, но мы и убили его, и спасли от небытия…

— Верно, Макс! — не выдержал Притт. — В тебе говорит диалектик.

Исследователя всегда обуревают противоречивые чувства. А тем более, когда он идет по лезвию бритвы: направо — живое, налево — неживое царство природы…

— Если бы я оказался случайным слушателем вашей лекции, я решил бы, что здесь сидят философы, а не бионики, — съязвил Альберт. — Только, простите, не понимаю, зачем напускать столько тумана на совершенно ясное дело. Чтобы оправдаться перед судом своей совести?

— Зачем тогда вы работаете с нами? Или живые мозги можно брать у мертвецов? — крикнул Пол, и чувствовалось, что в возбуждение он входил с явным облегчением, ибо лучше сердиться, нежели пребывать в растерянности…

— Согласен. Но вы уверены, что завтра кому-то не потребуется ваш мозг, Пол? Сегодня охотятся за инженером-эргономиком, а завтра решат, что выгоднее иметь дело с нашими управляемыми мозгами, чем с нами, критически мыслящими личностями…

— Перестаньте, Альберт, — устало сказал Притт. Ему стало нехорошо.

Видно, сказывалось напряжение последних дней, неудача на биотроне, а тут еще и эти разговоры. Макс испуганно подал ему стакан холодной содовой. Все приумолкли, заметив меловую бледность на лице своего руководителя и то, как дрожит стакан в его руке.

Отпив несколько глотков, он медленно опустил стакан на поднос, задумчиво покрутил его в пальцах, глубоко вздохнул и сказал:

— Зачем нам ссориться? Мы — люди науки. Разве не вольны мы бросить немедленно это дело, если считаем его противным своей совести?.. Альберт в чем-то прав. И я, пожалуй, понимаю его. Он молод, и моральная ноша ему кажется тяжелее всех. Вот он и стонет… Да, согласен, нашими трудами могут по-своему воспользоваться боссы. Только не надо так пугаться. Вспомните, разве не всегда так было? Величайшие открытия человеческого ума пытались в первую очередь использовать против человека. Но всегда разум побеждал. И я верю: разум снова возобладает над корыстью…

Мало-помалу с лица его сходила бледность, речь оживлялась тем вдохновением, какое присуще любому подвижнику науки. Притт относился к таким людям, у которых отними любимое дело — и завтра человека не станет. Говорил он спокойно, но за этим спокойствием угадывалась страстность борца, отстаивающего свое кровное. Оттого, может, и появилась в его речи некоторая высокопарность — сестра пафоса.

— Мы стоим на пороге великого открытия. Оно указывает путь к бессмертию человека, дает ему еще одно огромное преимущество в извечной борьбе с природой, в познании бесконечной материи…

Этому вдохновению и Альберт внимал послушно. Искренность пафоса большого ученого, возвышенность его мечты заворожили молодого бунтаря не меньше, чем его коллег.

— Так разве мы не можем пойти на известные жертвы? Какая же наука — без жертв? — продолжал Притт, простирая к слушателям свои мягкие, удлиненные ладони с тонкими нервными пальцами. — И то, что мы вынуждены выполнять прямой, конкретный заказ наших хозяев — в этом вижу я нашу моральную жертву в пользу науки. А как же иначе мы сможем работать, развивать и доводить до конца свой эксперимент? Кто даст нам средства и, наконец, защиту от посягательств на наш приоритет?..

Он обвел взглядом своих коллег, ища у них подтверждения своим доводам.

Но, заметив, как встрепенулся Альберт, поспешил опередить его:

— Да, мы лишили жизни этого человека. Значит ли, что мы — убийцы?

Нет. Мы лишь привели в исполнение приговор суда, вынесенный убийце. Конечно, не наше это дело — исполнять судебные приговоры. Тут Альберт прав. В этом смысле мы — палачи. Может ли ученый быть палачом? Нет, нет и нет!.. Я принимаю этот позор. Прошу и вас, коллеги, принять его также. О, если бы я знал другой путь!..

У Пола вырвался вздох облегчения, так что Макс даже покосился на него с удивлением. Пола интересовала конечная цель скорее с материальной стороны.

Поэтому всякое там морализирование могло только, по его мнению, отвлечь их коллектив от успешного завершения работы. Пол согласен был "принять этот позор" — и дело с концом.

— Другого пути, наверное, нет, — сказал он. — А если мы будем чересчур щепетильны, то не сможем прославить Соединенные Штаты. Ради величия моей страны я беру этот грех на свою душу.

Голос стопроцентного американца удержал Альберта от высказывания. "Наш позор состоит не только в том, что мы оказались в роли палачей. А в том, что из человека мы делаем чудовищную машину, направленную против людей", — хотел сказать он, но вовремя спохватился: "Кому это нужно? Одержимого Притта теперь не остановить, с ним и преданный ему Макс. Старика Пола ничем не проймешь, да он еще и пожалуется начальству… А, может, я слишком идеально смотрю на жизнь?.."

Встретив вопросительный взгляд Притта, он лишь мрачно отшутился:

— Ладно, давайте не говорить больше о веревке…

В наступившей тишине резко звякнул телефон. Все вздрогнули и с неприязнью повернули головы к столику в углу. Макс снял трубку. "Вас, — сказал он Притту и, прикрыв рукой микрофон, пояснил: — Лансдейл".

— Поздравляю, доктор! — голос шефа охранки звучал слишком бодро. — Можете полюбоваться на плоды своего либерализма. Читайте газеты! Я послал их вам. Хэлло! — он положил трубку.

Ни слова не говоря, Притт направился к шкафу пневматической связи и вынул из ящика сверток. С первой полосы "Ридерса" на него глядело с портрета его же лицо, а сверху чернели крупные буквы: "Тайна доктора Притта". А ниже — "Мертв ли профессор Барнет?". "Глоб энд тайм" кричала фиолетовыми литерами: "Сенсация века! Рассказ очевидца". "Чикаго ньюс" поместила портреты всех четырех ученых и тоже крупно сообщила: "Они умеют из человека делать счетную машину". Только старая респектабельная "Нью-Йорк таймс" осторожничала: "Чудовищные эксперименты. Неужели это правда?.."

Он бегло просмотрел немногословные тексты сообщений. На разные лады подавалась одна и та же история, как профессор Барнет, доставленный после дорожной катастрофы в лабораторию Притта, подвергся вивисекции. Пользуясь беспомощным состоянием пострадавшего, обманув его жену, злодеи в белых халатах извлекли мозг у своей жертвы, а тело похоронили. Над живым мозгом проделывают всевозможные эксперименты, заставляют его работать как вычислительную машину. В заключение все авторы газетных статей призывали власти "положить конец преступной деятельности…"