Роберт Хайнлайн - Дверь в лето

В одну из пауз я сумел вклиниться:

— Мой друг сказал мне, что вам так и не удалось откалибровать установку. Значит, вы не можете заранее определить точную величину предполагаемого темпорального смещения?

— Что? Чушь собачья! Молодой человек, если это нельзя измерить — это не наука. — Он немного побулькал, как кипящий чайник. Потом продолжал: — Вот, смотрите. Я вам покажу. — Он отвернулся и стал крутить ручки. От его оборудования на виду были только «темпоральный локализатор» — просто невысокая платформа, окруженная металлической сеткой, — да пульт управления, вроде тех, что используются для автоклавов или вакуумных камер. Наверное, если бы мне дали подойти к пульту поближе, я смог бы разобраться, как им управлять. Но мне было довольно резко велено держаться в сторонке. Я увидел восьмиканальный рекордер Брауна, несколько мощных соленоидных пускателей и еще полдюжины других, тоже хорошо известных устройств, но без схемы прибора толку от них было ноль.

Он повернулся ко мне и решительно спросил:

— Есть у вас какая-нибудь мелочь в карманах?

Я достал из кармана пригоршню монет. Он порылся в ней и выбрал две пятидолларовые монеты — два новеньких, симпатичных пластиковых шестиугольника, выпущенных в этом году. «Лучше бы он взял монеты помельче, — подумал я, — у меня уже маловато их остается».

— Нож у вас найдется?

— Да, сэр.

— Нацарапайте на каждой монете свои инициалы.

Что я и сделал. Потом он велел мне положить их рядышком в камере.

— Заметьте время. Я установил смещение ровно на одну неделю, плюс-минус шесть секунд.

Я посмотрел на часы. Доктор Твитчел сосчитал:

— Пять… четыре… три… два… один… пошел!

Я взглянул на платформу. Монет не было. Мне не пришлось делать вид, будто у меня глаза на лоб полезли: одно дело — услышать об этом опыте от Чака, и совсем другое — увидеть самому.

Доктор Твитчел отрывисто сказал:

— Вернемся сюда через неделю, и вы увидите, как появится одна из них. А вторая… Вы видели на платформе обе? Вы сами их туда положили?

— Да, сэр.

— А где был я?

— У пульта управления, сэр. — Он действительно был в добрых пяти метрах от огораживающей платформу сетки и не приближался к ней ни на шаг.

— Отлично. Идите сюда. — Он сунул руку в карман. — Вот одна из ваших монет. Вторую получите через неделю. — Он вручил мне зеленую пятидолларовую монету. На ней были мои инициалы.

Я ничего не сказал: трудно говорить, когда у тебя отвисла челюсть.

Он продолжал:

— Вы рассердили меня своими замечаниями на прошлой неделе. В среду я заглянул сюда (а я не был тут уже больше года) и обнаружил на платформе эту монету. Тут я понял, что установка была в действии. То есть будет. Вот я и решал целую неделю, показать ее вам или нет.

Я посмотрел на монету. Пощупал ее.

— Значит, когда мы пришли сюда, она уже была у вас в кармане?

— Разумеется.

— Получается, что она была одновременно и у меня в кармане, и у вас? Как же это может быть?

— Господи, у вас что, глаз нет, молодой человек? У вас голова на плечах натуральная или муляж? Неужели вы не можете осмыслить простой факт только потому, что он лежит за пределами привычного? Сегодня вы принесли эту монету с собою, и мы зашвырнули ее на неделю назад: вы сами видели. Неделю назад я ее здесь нашел. Положил в карман. Принес сегодня сюда. Ту же самую монету… точнее, более позднюю репликацию ее пространственно-временной структуры: на неделю старше, старее. Но обыватель назвал бы ее «та же самая». Хотя сходства между ними не больше, чем между младенцем и взрослым человеком, который из него вырос.

Я взглянул на него:

— Доктор, отправьте меня в прошлое. На неделю назад!

Он взглянул сердито:

— И речи быть не может!

— Почему? Разве на людях эта штука не работает?

— Что? Разумеется, работает.

— Тогда почему нет? Я не боюсь. И представьте только, как это было бы здорово для будущей книги… если бы я мог на собственном опыте убедиться и подтвердить, что темпоральный сдвиг Твитчела действует.

— Вы уже убедились на собственном опыте. Можете так и написать.

— Пожалуй, — задумчиво произнес я, — но мне же не поверят. Этот опыт с монетами… Я верю, потому что я видел его. Но любой, кто прочтет мои записки, решит, что я просто подвергся внушению, что меня надули каким-то ловким трюком.

— Вот черт бы вас подрал, сэр!

— Так это же не я — люди скажут. Они не поверят, что я действительно видел то, что описываю. Вот если бы вы отправили меня на неделю назад, я бы мог описать свои собственные ощущения и…

— Сядьте. И выслушайте меня.

Он сел; мне сесть было некуда, но он этого не заметил.

— Я уже ставил эксперименты на людях, давным-давно. И именно поэтому я решил никогда больше этого не делать.

— Почему? Они погибли?

— Что? Не порите чушь! — Он посмотрел на меня угрожающе и добавил: — И не смейте ни о чем таком писать в своей книге.

— Как скажете, сэр.

— Эксперименты показали, что живые существа переносят темпоральное перемещение без вреда. Я доверился коллеге — молодому преподавателю, который вел у нас рисование и другие подобные предметы на архитектурном факультете. Он, пожалуй, был больше инженером, нежели ученым, но мне он нравился: у него был очень живой ум. Этого молодого человека — ничего, наверное, не случится, если я скажу вам его имя, — звали Леонард Винсент; он так жаждал испробовать это… Он хотел испытать Большое Перемещение — на пятьсот лет. Я не сумел отказать. Я уступил.

— И что произошло?

— А откуда я знаю? Пятьсот лет! Мне никогда не узнать…

— Вы думаете, он попал на пятьсот лет в будущее?

— Или в прошлое. Он мог очутиться в пятнадцатом веке. Или в двадцать пятом. Шансы совершенно равные. Принцип неопределенности, симметричное уравнение… Я даже иногда думаю… да нет, не может быть. Так, случайное сходство имен.

Я не стал спрашивать, что он имеет в виду, потому что в этот момент вдруг тоже обнаружил это сходство имен, и волосы у меня на голове встали дыбом. Но я быстро выбросил это из головы: у меня были другие проблемы. Да, кроме того, это и было наверняка лишь случайное сходство: не мог же человек в пятнадцатом веке попасть из Колорадо в Италию…

— И я решил впредь не поддаваться подобному искушению. Это ведь не наука: это ничего не добавляет к знанию. Если он попал в будущее — на доброе здоровье. А вот если в прошлое… тогда, получается, я отправил своего друга на расправу варварам, а может, и на съедение диким зверям.

«А может быть, — подумал я, — вы обрекли его на участь Великого Белого Бога».[24] Но я промолчал.

— Я ведь не прошу, чтобы вы отправили меня слишком далеко. То есть надолго.

— Давайте больше не будем об этом, прошу вас.

— Как скажете, доктор. — Но я был не в силах остановиться. — Э-э, позвольте сделать одно предложение?

— Ну? Высказывайтесь.

— Мы могли бы получить почти тот же результат простой имитацией.

— Что вы имеете в виду?

— Совсем понарошку: сделаем все так, как будто бы мы действительно собрались переместить во времени живой объект — объектом буду я — вплоть до того момента, когда надо нажать кнопку. Тогда я смогу понять смысл процедуры. Пока, честно говоря, я его не вполне понимаю.

Он немного поворчал, но ему так хотелось продемонстрировать мне свою игрушку… Он взвесил меня и отобрал металлические гири, равные моему весу: сто семьдесят фунтов.

— Это те же самые весы, на которых я взвешивал беднягу Винсента.

Вдвоем мы уложили грузы на одном краю платформы.

— Какое время установим? — спросил он. — Вам решать.

— Э-э, вы сказали, что время можно установить точно?

— Да, сэр, именно так я и сказал. А вы сомневаетесь?

— Нет-нет-нет! Ну-с, так. Сегодня двадцать четвертое мая… Предположим, мы… Как, скажем, насчет такого смещения: тридцать один год, три недели, один день, семь часов, тринадцать минут и двадцать пять секунд?

— Бледно, молодой человек. Когда я говорю «точно», то имею в виду «с точностью до одной стотысячной». У меня просто не было возможности откалибровать установку с точностью до одной стомиллионной.

— Да?.. Понимаете, профессор, мне очень важно, чтобы все было как на самом деле — я ведь так мало об этом знаю. Ну, давайте просто поставим тридцать один год и три недели. Или это тоже — излишество?

— Ничуть. Максимальная ошибка не превысит двух часов. — Он опять что-то повернул. — Можете занять свое место на сцене, юноша.

— И это — все?

— Все. Все, кроме энергии. Конечно, с сетевым напряжением, которого хватило на перемещение двух монет на неделю, я бы не смог совершить такого броска. Но, поскольку мы не собираемся включать установку на самом деле, это не имеет значения.