Выше звезд и другие истории - Урсула К. Ле Гуин
Син возвращалась с полей вместе с отцом. Яо сутулился на ходу. Руки его почернели, потрескались, грязь въелась в кожу. А Син вспоминала, как липла к рукам мягкая корабельная почва, когда она работал в гидропонных садах, как очерчивала краешки ногтей и складки на костяшках – только покуда он работал, а потом стоило сполоснуть руки – и они снова чисты.
Что за чудо – иметь возможность смыть грязь и в любой миг утолить жажду! На Собрании все дружно проголосовали за то, чтобы перенести платки ближе к реке, подальше от Склада. Вода оказалась важнее вещей. А детям придется учиться осторожности.
Здесь всем приходится учиться осторожности, всегда и везде.
Фильтровать воду, кипятить воду – что за морока! Но врачи упрямо тыкали лентяев носом в свои чашки Петри. Местные бактерии процветали на средах, содержащих человеческие выделения. Значит, заражение возможно.
Рыть выгребные ямы, рыть компостные ямы – что за труд, что за морока! Но врачи тыкали лентяев в свои справочники. Хотя очень трудно было понять руководство по санитарным мероприятиям (отпечатано по-английски в Нью-Дели двести лет назад), значения многих слов приходилось выяснять по контексту: дренаж, гравий, сток, глина.
Что за морока – вечно осторожничать, опасаться, мучиться, следовать правилам! Никогда! Всегда! Помни! Нет! Не забывай! А то!
А то – что?
Все равно умрешь. Этот мир ненавидит тебя. Он ненавидит любое инородное тело.
Уже трое младенцев, и подросток, и двое взрослых. Все лежат под землей, в том тихом месте, рядом с первым, с малышом Тирзы, их проводником в подземный мир. Вовнутрь.
Пищи хватало. Когда глянешь на Склад, на сектор пищевых продуктов, на могучие пирамиды и стены контейнеров, кажется, что тысяче человек здесь хватит пропитания на всю вечность, мнится, что ангелы с неописуемой щедростью поделились своими припасами. А потом глянешь, как тянется земля, все дальше и дальше, за Склад, за новые ангары, а над ними – небо крышится еще дальше; потом вернешься взглядом – ящички-то такие крохотные.
Слушаешь, как на собраниях Лю Яо твердит: «Мы должны и дальше проверять местную флору на съедобность», а Чоудри Арвинд повторяет: «Мы должны разбить сады сейчас, пока время орби… года подходящее… время сева».
И начинаешь понимать: еды не хватит. Еды может не хватать. Еды может (соя не расцветет, рис не взойдет, генетический опыт провалится) не хватить. На какое-то время. Здесь времена меняются.
Здесь каждому овощу – свое время.
Врач 5-Нова Луис сидит на корточках у тела 5-Чан Берто, почвотехника, умершего от заражения крови после того, как натер ногу. «Он запустил болезнь! – кричит доктор на соплаточников Берто. – Вы запустили! Вы же видели – рана инфицирована! Как вы могли это допустить? Думаете, мы в стерильной среде? Или вы все мимо ушей пропустили? Не понимаете, что ли, – здесь почва опасна! Или думаете, я чудотворец?» Потом он рыдает, а соплаточники Берто стоят над мертвым телом товарища и плачущим доктором, оцепенев от ужаса, и стыда, и скорби.
Твари. Всюду твари. Мир точно из них сделан. Только камни здесь мертвы. А все остальное кишит жизнью.
Растения покрывают почву, заполняют воды – растения в невиданном числе и разнообразии (4-Лю Яо, работавший в импровизированной ботанической лаборатории, выводило из вызванного утомлением ступора только восторженное недоумение, ощущение неизмеримого богатства, рвущийся из груди крик – Смотрите! Посмотрите только! Какое чудо!) – и животные, в невиданном числе и разнообразии животные (4-Штейнман Джаэль, одной из первых записавшейся в аутсайдеры, пришлось вернуться на борт навсегда – ее довело до истерических припадков и судорог постоянное касание, неизбежный вид бессчетных мелких ползучих и летучих тварюшек на земле и в воздухе и неподконтрольный разуму ужас при их виде и касании).
Поначалу поселенцы, вспоминая забытые слова из земных книг и стереофильмов, называли здешних существ коровами, собаками, львами. Те, кто читал справочники, настаивали, что все животные на Шиньдицю куда меньше, чем настоящие коровы, собаки, львы, и куда больше похожи на насекомых, паукообразных и червей Дицю. «Здесь позвоночника не изобрели, – объясняла юная Гарсия Анита, которую твари просто завораживали: она штудировала архивы по земной биологии всякий раз, как позволяла ее работа электротехника. – По крайней мере, в этих краях. Зато панцири у них просто замечательные».
Зеленокрылых тварюшек длиною около миллиметра, постоянно вившихся вокруг людей и любивших садиться на кожу, щекоча ее лапками, окрестили собаками – они были такие дружелюбные, а собака ведь считается лучшим другом человека. Анита объясняла, что тварюшкам просто нравится вкус соленого человечьего пота, а на дружбу у них не хватит соображения, но кличка прилипла. Ай! Что это у меня на шее? Не бери в голову, это собака села.
Планета вертится вокруг звезды.
А вечерами заходило солнце. Вроде бы то же самое – но какая разница! Заходящее солнце забирало с собою краски, оттенки влекомых по небу ветром облаков.
По утрам солнце всходило и возвращало миру всю бездну изменчивых оттенков, ярких и тусклых – восстанавливало, возрождало, рождало.
Постоянство бытия здесь не зависело от человека. Это люди зависели от него – совсем другое дело.
Корабль улетел. Навсегда.
Те аутсайдеры, что передумали оставаться на планете, в большинстве своем покинули поселение в первые несколько десятидневок. Когда пленарный совет, возглавляемый ныне архангелом 5-Росс Мином, объявил, что «Открытие» сойдет с орбиты на 256 день года 164, небольшое число поселенцев все же потребовало вернуть их на борт, не в силах перенести окончательность вечного изгнания или мучения вовнешней жизни. Почти столько же корабельников попросило высадить их в Поселении, не в силах перенести тщеты бесконечного пути или правления архангелов.
Когда корабль улетел, на планете осталось девятьсот четыре человека. Чтобы умереть. Уже умерших это число включало.
Разговоров это событие не
