Георгий Бовин - Дети Земли

Принимая их за чистую монету, Николай Михайлович с жаром отвечал, а Сидоренко, не моргнув глазом, ахал и удивлялся. Видно, крепко надоел даже доброму дяде Ване «колючий геолог»!

Наконец Маша не выдержала. Покрывая все голоса своим громким контральто, она заявила:

— Знаете, что говорил Александр Дюма? Он утверждал, будто бы бог не дал женщинам бороды, потому что они не могли бы удержаться от болтовни даже во время бритья!

Все переглянулись, скрывая усмешку, Иван Тимофеевич поперхнулся и закашлялся.

Маша обвела собеседников озорными глазами и вдруг в упор уставилась на Синицына.

— Не можете ли вы объяснить, профессор, какие причины вынуждают некоторых мужчин носить бороду?

Николай Михайлович ошалело посмотрел на Машу, машинально провёл рукой по бороде и стал медленно краснеть. Воцарилось неловкое молчание. Ни слова не говоря, Синицын встал из-за стола и ушёл в кладовую, к своим коллекциям.

Когда дверь за ним закрылась, Ольга Александровна накрыла ладонью Машину руку.

— Маша, — произнесла она очень холодно и серьёзно, — не кажется ли тебе, что со старым человеком можно было бы обойтись без дерзостей?

— Да ну его, Ольга Александровна, он какой-то противный. То ворчал два года, слова человеческого от него нельзя было добиться, а тут затрещал, как попугай!

— Человек дождался работы, понимаешь, настоящей своей работы, и радуется. Ты за это время небось собрала материалов на два тома, а он изнывал от безделья.

— Вот именно, от безделья. О чём ни попроси, ничего не делал. Лодырь!

— Да ты пойми, что он стар. Пусть это странно, назови как хочешь, но он просто не видит пользы в обыденной чёрной работе. А найдись для него самая грязная работа, но такая, чтоб он понимал, что без неё нельзя, и ты бы его не узнала!

— Ну, конечно, вы всех готовы защищать! Лодырем он был, лодырем и умрёт!

— Мария Ивановна! — неожиданно вмешался Игорь Никитич, который по своему обыкновению молча следил за разговором. Я мог бы просто указать на бестактность вашего поведения, предложить вам извиниться перед профессором Синицыным и впредь вести себя более корректно, но я сделаю иначе. Я вам предсказываю, что наступит день, когда вы сами подойдёте к Николаю Михайловичу и попросите прощения. Совесть заставит вас это сделать! Тогда вы сами будете наказаны.

Маша пожала плечами.

Галя в душе была на стороне Капитанской дочки, но после слов Игоря Никитича задумалась. Она уже знала, как тонко он разбирается в людях, и задалась вопросом, почему лично она не находит в Синицыне того хорошего, что видят в нём и Белов, и Ольга Александровна, и Константин Степанович. Во всём этом надо было разобраться. А для этого прежде всего следовало проанализировать поведение Синицына.

Но когда она стала перебирать в памяти его поступки, перед ней возникла лишь вереница ехидных замечаний, постоянное недовольство окружающими, отказы от участия в общих работах… Нет, Синицын был глубоко антипатичной личностью. В этом она была твёрдо убеждена.

Тем временем разговор принял уже другое направление. Максим утверждал, что Венера никогда не станет родным домом для человека. Люди, говорил он, привыкшие в течение тысяч поколений к двадцатичетырехчасовому ритму вращения Земли, не сумеют срастись с медленным ритмом Венеры, так как их нервы и мозг не смогут перестроиться.

Константин Степанович, наоборот, доказывал, что человеческий организм очень легко приспосабливается к перемене режима: попадающий в Америку европеец даже не замечает, что бодрствует именно в те часы, когда привык спать.

Но дело не только в этом. Под воздействием приливного трения Земля замедляет скорость вращения, постепенно отдаляя от себя Луну. Земные сутки и лунный месяц в будущем будут удлиняться, пока не сравняются друг с другом при значении 55 современных суток. И тогда Земля и Луна будут вращаться вокруг общего центра тяжести, как бы скованные цепью.

На Венере работа приливов ничтожна, поэтому она и в будущем будет делать один оборот за период примерно 33 суток. Значит, через миллионы лет должен наступить момент, когда скорости вращения Земли и Венеры сравняются. Уже тогда на холодной Земле условия жизни станут куда менее уютными, чем на Венере.

Это замечание старого астронома вызвало весёлые улыбки.

— Подождите, подождите смеяться, — сказал Константин Степанович, — перспективы для использования Венеры не плохи. Если человечество в ближайшие годы начнёт приспосабливать её для своих нужд и разовьёт на ней растительный покров, то в будущем вместо одного мира оно будет обладать двумя.

— А Марс? — спросил Максим.

— Марс уже почти растерял атмосферу. Вероятно, человечество использует его для добычи каких-нибудь полезных ископаемых, но жить на нём вряд ли сможет.

— Интересно то, — заметил Игорь Никитич, — что по странной случайности сила тяжести почти на всех планетах не превышает земной. Человек, весящий на Земле восемьдесят килограммов, весит на Меркурии тридцать один, на Венере — семьдесят два, на Марсе — около тридцати, на Юпитере — около двухсот пяти, на Сатурне, несмотря на его большие размеры, всего лишь восемьдесят пять, на Уране — семьдесят семь и на Нептуне — те же восемьдесят килограммов. Значит, только на Юпитере тяжесть может помешать пребыванию на нём человека. На других же планетах он либо будет чувствовать себя необычно лёгким, либо даже не ощутит разницы в весе по сравнению с Землёй. Понимаете, какое это имеет огромное значение для развития межпланетных сообщений!

— Вот мы и знакомы с миром Венеры, — заключил Константин Степанович. — Атмосфера её содержит неисчислимые запасы углекислого газа. Вода морей носит зачатки жизни. Правда, здешние условия существования отличаются от земных, но в общем мы здесь видим то, что было на земле триста-четыреста миллионов лет тому назад. Это мир девонского периода палеозойской эры на Земле, то есть эры древней жизни. Здесь есть все условия для её развития, особенно если за это примется человек. Избавив природу от слепых блужданий, он железной рукой возьмёт её под уздцы и поведёт по самой торной дороге. И жизнь на Венере достигнет земного уровня не в сотни миллионов, а, может быть, лишь в сотни или даже в десятки тысяч лет.

Экспедиция медленно продвигалась на север. Путешественники не торопясь шли вдоль берега моря, иногда удаляясь в сторону от него на несколько километров. Каждая находка, будь то водоросль, камень или слизняк, выброшенный морем, тщательно осматривалась, заносилась в журнал и в зависимости от её свойств либо погружалась в формалин, либо просто укладывалась в сумку.