Роберт Шекли - Десятая жертва (сборник)

— Нет, мне платить и не вздумай! Это самое интересное приключение, которое мне довелось пережить с тех пор, как я уехал из Солт-Лейк-Сити!

Они переоделись за подходящим кустиком. Официантский костюм Энрике пришелся Хобу почти впору, если не считать того, что пояс брюк оказался дюйма на три шире, чем требовалось. Но Хоб подпоясался, и все сошло нормально.

— Энрике, — сказал Хуанито, — не пройдешься ли ты пешком до Сан-Матео? Я тебя подберу на обратном пути.

— В такой денек — с удовольствием прогуляюсь. Ищите меня в баре «Легион».

А Хобу Энрике сказал:

— Постарайтесь не заляпать мой костюм кровью, мистер детектив!

Хоб пообещал сделать все, чтобы избежать этого. И они поехали в отель. Охранник даже не взглянул ни на Хоба, ни на другого официанта. Он уже видел Хуанито, когда тот приезжал в первый раз, и теперь просто махнул рукой, приказывая проезжать дальше.

— Ну вот, приехали, — сказал Хуанито. — А что теперь?

Он подогнал «Ситроен» к двери на кухню на задах отеля.

— Я был бы очень признателен, если бы ты дал мне какую-нибудь несложную работу. Мне надо осмотреться и найти Найджела. Кстати, ты его не видел?

Хуанито покачал головой.

— Но я почти все время был на кухне. Закуски разносить возьмешься?

— Это как раз то, что нужно, — ответил Хоб.

Хуанито еще у себя в ресторане приготовил с полдюжины лотков с разными закусками. Теперь они с Хобом и еще одним официантом, которого звали Пако, перенесли их на кухню. Там Хуанито разложил их вперемешку на большом подносе. И Хоб отправился в центральный вестибюль отеля, неся с собой pimientos rellenos de merluza, canelones de legumbres, gambas con huevos rellenos, gambas al ajillo и фирменное блюдо Хуанито, позаимствованное у знаменитого Грегорио Камареро, boquerones rellenos de jamon y espinaca.[123]

Снаружи отель выглядел большим зданием, расположенным на нескольких уровнях, наполовину из дерева, наполовину из дикого камня. Главное крыло было в три этажа, с балконами, выходящими на небольшую долину, также принадлежащую отелю. В долине располагались теннисные корты, площадка для гольфа на девять лунок, два плавательных бассейна под открытым небом, площадка для игры в джай-алай,[124] единственная на Балеарских островах, и прочие сооружения, которых Хоб не успел рассмотреть, — среди них, кстати, была и конюшня. Внутри, в центральном вестибюле отеля, горел мягкий гостиничный свет и толпились люди с бокалами в руках, ведущие ту остроумную, веселую болтовню, которой по праву славятся обитатели Ибицы.

Туда-то и явился Хоб в своем костюме официанта: черные брюки с атласными лампасами, которые были велики ему на два, если не на три размера, поддерживаемые алым поясом, раз пять обернутым вокруг талии и затянутым достаточно туго, чтобы брюки не спадали — то есть туговато для того, чтобы чувствовать себя комфортно, — и дурацкая коротенькая курточка а-ля матадор. Хоб нес свой поднос обеими руками — изящно балансировать им на ладони одной руки он даже не пытался, — неуклюже пробираясь сквозь толпу беззаботно болтающих гостей в главном бальном зале, или как он там называется.

Оглядевшись, Хоб увидел, что все мужчины одеты по последней моде в костюмы из бутиков «Омбре» или «Йес!», а дамы облачены в пышные белые платья со шлейфами — «последний крик» здешних модниц в этом году. Хоб не в первый раз пожалел, что при нем нет ни пистолета, ни ножа, ни какого-нибудь другого оружия. Их последняя встреча с Арранке в Лондоне была еще слишком жива в его памяти. Впрочем, какого черта! Ему уже удалось одержать победу без всякого оружия, и, если повезет, он одержит ее еще раз. Главное, ему до сих пор не пришлось столкнуться ни с кем из своих старых знакомых — и в первую очередь с самим Арранке, который, по-видимому, был хозяином приема. Но, конечно, долго так продолжаться не могло — где угодно, только не на Ибице. Внезапно Хоб обнаружил, что протягивает поднос с закусками человеку, которого он знает: Луису Карлосу, владельцу ресторана «Нулевой километр» на дороге в Сан-Лоренцо.

Луис Карлос уставился на него, но не признал. Конечно, он был не вполне трезв. Его замешательство было вызвано в первую очередь тем, что на Ибице все определяется антуражем. Луис вежливо взял huevos duros con atun[125] на салфеточке и пошел дальше, похоже, так и не узнав Хоба.

На другом конце зала появился Арранке, и Хоб поспешно отвернулся, боясь быть узнанным.

Ему становилось интересно. Удивительно, как костюм официанта влияет на менталитет! Он отметил, что в его манерах появилось нечто угодливое, решил восстановить равновесие и начал вести себя напористо и нагловато. В этом-то расположении духа он и столкнулся с Бертой.

— Хоб! — воскликнула Берта. — Что ты тут делаешь в таком костюме?

— Выдаю себя за официанта, разносящего закуски, — шепнул Хоб. — Возьмите-ка одну для вида.

Берта взяла с подноса какой-то бутербродик и с любопытством воззрилась на него.

— Это что, настоящие закуски?

— Не более чем я — официант. Не ешьте, а только делайте вид. Послушайте, вы Найджела не видели?

Берта покачала головой столь энергично, что ее большие висячие серьги зазвенели.

— А что, должна была?

— Ищите его. Когда увидите, скажите, что он в опасности и чтобы убирался отсюда как можно скорее.

Берта посмотрела на него с любопытством. Похоже, она уже собиралась спросить, а почему он сам не скажет об этом Найджелу. Но, по счастью, вспомнила, что не разбирается в частном сыске, кивнула и пошла дальше.

Глава 2

Найджел был в галерее на третьем этаже. Галерея была зеницей ока Арранке. Он намеревался продемонстрировать высший класс. Коридор длиной в сто шестьдесят пять и шириной в двадцать футов освещался скрытыми лампами, которые создавали уют, но не слишком хорошо подсвечивали картины. Впрочем, подсвечивать там было особенно нечего. Картины были из тех, про которые говорят: «Отворотясь не насмотришься». Но зато все это были подлинники, написанные маслом, и Арранке весьма гордился своим удачным приобретением.

А вот Найджел не слишком гордился своей ролью в этом приобретении. Эти картины, залежавшиеся в запасниках галереи Посонби, при соответствующем освещении и в рамах, достойных шедевров, дома, в Англии, казались не более чем забавным приколом. Но здесь, на Ибице, где каждый второй разбирался в искусстве, а половина иностранцев воображала себя художниками, это так не выглядело. Найджел внезапно сообразил, что по этим картинам станут судить не об Арранке — с Арранке что взять! — а о нем, Найджеле.