Борис Каминский - Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. А.И. на тему 1905 год. Общий файл.

Выехав по Самотечной на Садовую, переселенцы оказались в престижном районе. На тротуарах толчея и людской гомон. На дороге рысящие друг за другом экипажи, громкие посвисты лихачей и сердитые трели местного конного 'гаишника'.

По заснеженным тротуарам тяжело бухали сапогами мужчины. Все в круглых шапках. Иного головного убора московская Русь не признавала. Нарушая все мыслимые и немыслимые правила уличного движения, два ухаря в суконных зипунах наискосок через улицу везли на салазках гроб. Пробка образовалась мгновенно, но 'гаишник' не вмешивался, дело-то житейское, в том смысле, что у людей горе.

Не в пример мужчинам, даже в этой толчее женщины умудрялись выглядеть изящно. В длинных до пят пальто и шубках. Почти каждая в замысловатой шляпке, украшенной перьями. Одни степенно вышагивали по тротуарам, другие с визгом проскакивали перед мордами лошадей. То тут, то там раздавалось привычное:

- Куды прешь, вот я тебя.

Первые этажи зданий занимали бесчисленные лавки и магазинчики. Часто встречались трактиры и ресторации.

Перед каждым заведением висела выполненная маслом вывеска. Завитушки по углам смотрелись наивно, но мило.

Зверев как-то взялся показать здешнему миру настоящую рекламу. На бумаге появились резкие линии. Одетые в кимоно борцы с квадратными челюстями лихо бросали друг друга на маты. Глядя на этот рекламный продукт, Мишенин заметил, что он опасается нашествия всех психов города, а вслед за ними психиатров.

Столицу своего времени переселенцы знали больше по станциям метрополитена, но со здешней познакомились основательно. Обоим периодически казалось, что они узнают отдельные здания, существующие и в их родном времени.

Впереди показалась Сухаревская башня.

- Борис, а помнишь, как мы тогда остолбенели?

Местная достопримечательность перегораживала Садовое кольцо. С проезжей части проезд под башней не просматривался. Таким же узким был объезд. Неудивительно, что в тридцатые годы башню снесли - даже в этом времени здесь постоянно образовывались заторы. Не сберегли потомки такое чудо.

Сразу за башней красовался 'Странноприимный дом Шереметьева'. В другом мире он носил 'грозное' имя 'НИИ имени Склифосовского'. Ильич в который раз оценил гармонию, потом передернул плечами - ему привиделись бетонные коробки института.

Борису эту площадь показал его троюродный брат Славка Егоров. Тот день тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года выдался знойным. Размеренные жарой и пивом, они сидели в скверике против института. Споро разделывая сушеную тараньку, Славка рассказывал, что где-то тут их общие предки держали мясную лавку. Из той родовой линии Борис знал только Егорова и немного помнил свою бабушку, урожденную Колотушкину.

Сейчас Федотову отчаянно захотелось пробежаться по округе и выспросить, где тут находится лавка Колотушкиных. Одновременно в душе поднимался протест: Борису казалось противоестественным увидеть совершенно незнакомых людей, зная, что для кого-то из них он внучатый племянник, а для кого-то и праправнук. От таких мыслей по спине пробежали мурашки. Вместе с тем, он был уверен, что он непременно побывает под Можайском, где в селе Вяземском сейчас проживает двенадцатилетний подросток, будущий георгиевский кавалер войны четырнадцатого года, Степан Гаврилович Федотов.

При въезде на 'Высокий яузовский мост' переселенцы обомлели - до пасмурного горизонта простиралась равнинная одноэтажная Москва. Среди безбрежного моря домов и домишек возвышались купола великого множества церквей. Справа на линии горизонта угадывались башни Кремля.

- Борис, это и есть наша православная Русь!

Патетика в голосе Мишенина излишней не показалась. Федотов был зачарован. Такой же вид открылся ему в декабре две тысячи третьего. В тот день он стоял на берегу Туры, протекающей через центр Тюмени. Его тезка Борис Василевский с гордостью показывал ему свой город. На низком противоположенном берегу до горизонта ютились домишки. Было ощущение, что сквозь них в небо порастают строящиеся купола церквей.

В этот момент Федотов с необыкновенной ясностью осознал, сколь близки эти два мира, как один является естественным продолжением другого. В душе поднялась та же сумятица, что нахлынула на Сухаревской площади.

За мостом экипаж свернул к Рогожской заставе. По мере удаления от центра дома стали понемногу хиреть. По всем признакам они вновь приближались к окраине.

На площади, венчающей Рогожскую заставу, стоял гвалт. Многочисленные экипажи, от пролеток и розвальней до тяжелых грузовых телег, заполнили все пространство. Воздух был напоен запахами эпохи 'гужевого транспорта'.

- Куды прешь, а ну осади, - орал звероподобного вида кучер плюгавому мужичонке, безуспешно пытавшемуся развернуть свою телегу.

- Эй, Сидор, ты цену не сбивай, не то опять отдубасим.

- Прруу, проклятущая, куды тебя несет.

Рогожская площадь была биржей наемных экипажей самого разного свойства. Тут даже стояло несколько приличных карет. Баре и дельцы нанимали их для визитов. Рядом же стояли допотопного вида колымаги, в которых провожали покойников. Но в основном на этой площади нанимали тяжелые сани и телеги для перевозки больших грузов. Площадь славилось обилием питейных заведений. Из ближайшего вместе с клубами табачного дыма и крутого мата вывалила ватага пьяных оборванцев. Один, в котелке с оборванными полями, едва не угодил под копыта, вызвав гогот подельников.

- Сейчас на Рогожке лошадку попоим. Давай копейку, барин, пойло за счет седока, - сказал, повернувшись к Борису, кучер.

Федотов молча протянул Ивану медную монетку. Этот кучер, владелец довольно приличных саней, стал у переселенцев 'штатным' извозчиком. Иван строго чтил предков. Предки же ему мудро предписывали деньги за проезд брать только по окончании поездки, но на текущие расходы брал по мере надобности. Точь-в-точь, как сформулировано в законе РФ о предоставлении услуг. Видимо, такой подход Иван считал признаком 'хорошего тона', и отговорить его от 'заветов предков' оказалось невозможно.

- Вот супостаты. Чужих со своим ведром не пущают, а за ихнее копейку выплачивай сторожу в будке, а тот с начальством делится, - продолжал бурчать Иван.

С площади свернули налево на Золоторогожский вал. Здесь почти повсюду стояли новые деревянные дома.

- Борис, ты обратил внимание, что дома тут какие-то не такие?

- Честно сказать, сам голову ломаю. Вроде бы архитектурных изысков не наблюдается, а дома другие и все тут.

- Иван, - обратился Борис к кучеру, - а что тут дома не как у нас?

- Так, барин, здесь же пришлые живут. Все больше из Владимирской губернии. Эвон гляньте, какие у них наличники да солнышки деревянные на всех домах. Как стал господин Гужон завод строить, так и понаехали тут всякие.