Борис Каминский - Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. А.И. на тему 1905 год. Общий файл.

Сейчас репортера озадачил переполох, вызванный его появлением. Он нутром почувствовал тайну, что манила его почище, нежели сметана голодного кота. Услышав предложение, Владимир Алексеевич понял - вот та ниточка, потянув за которую, удастся распутать весь клубок. Будет время присмотреться, повыпытывать.

- В первом приближении можно и так сказать, - глубокомысленно изрек Федотов.

- Дьявол меня забери, Борис Степанович, я порою с трудом вас понимаю, вы хотите поручить мне работу?

- Ну да, совершенно верно, работу.

- Борис Степанович, - но из голых фактов, из этих ваших сухих отчетов много не выжать. Нужны живые воспоминания, надо будет дотошно выспрашивать и уточнять.

- А то мы этого не понимаем, Владимир Алексеевич, еще как понимаем, но партия сказала 'надо' - комсомол ответил 'есть'! - дурашливо перехватил разговор Зверев.

От репортера не укрылось, как вздрогнул Мишенин, как слегка поморщился Федотов. Гиляровский почувствовал - этого наглеца надо ставить на место.

- Милостивые государи, а вы представляете, сколько стоит писательский труд? - спросил тот Гиляровский, что знал себе цену.

- Так и я о том же, Владимир Алексеевич. Что нам говорить за деньги, может, нам выгоднее говорить о процентах с продаж? Небольшая текущая оплата и процент. Посудите сами, мы не писатели и конъюнктуры писательского рынка не знаем, а вы нам за рыбу деньги. Нет, так дела не делаются,- развязно резюмировал Димон.

- Господа, вы что же, предполагаете, что на ваших записках можно заработать?

В вопросе прозвучала явная насмешка.

- Заработать, не заработать, но если бы у моей бабушки были усы, она была бы дедушкой. Мы же от вас пока ничего не услышали, или я не прав?

По всему было видно, что Димон начинал наглеть. Реакция со стороны Гиляровского последовала незамедлительно.

- Дмитрий Павлович, что это за ерничество! Откуда у вас эти чудовищные прибаутки? - впервые рявкнул журналист и клювом пьяницы грозно нацелился на Зверева.

- Откуда, откуда, - тут же стушевался Димон. - Степаныч говорит, что все в этом мире от виртуальной реальности. Вот послушайте, я вам лучше анекдотец расскажу:

- Жалуется один мастеровой другому: 'Мне кажется, моя жена изменяет мне с плотником'. - 'И как ты догадался?' - спрашивает второй. - 'Да как лягу в постель, а там гвозди, молотки разные лежат'.- 'Да, трудно тебе, а мне кажется, что моя жена изменяет мне с трактористом, извините, с машинистом', - слегка замялся Дима. - 'А ты как догадался?' - 'Я прихожу, а в постели машинист лежит'. Это я к тому вспомнил, Владимир Алексеевич, что мы отдаем себе отчет- на записках не заработать. Зато у нас есть десяток сюжетов детективов. Думаю, очень неплохих сюжетов и прилично проработанных. Но вот реалий сегодняшней России мы не знаем. Я-то вообще Россию толком и не помню, маленьким меня увезли. Вы же и Москву знаете, и вхожи во всякие двери. Так что без Вас, уважаемый Владимир Алексеевич, нам будет очень трудно.

- Борис Степанович, у вас есть что выпить? - охрипшим голосом спросил Владимир Алексеевич.

'Ну, силен Димыч! - хохотал про себя Федотов. - Заставил-таки этого пройдоху просить'.

На этот раз Федотов не ошибся. Гиляровский действительно был поражен, ошеломляющим предложением, которое могло существенно изменить его жизнь.

Глава 8. Посещение завода Гужона.

6 марта 1905

Так сложилось, что после знакомства с Гиляровским время понеслось вскачь. Сам по себе Владимир Алексеевич не был виновником перемены в жизни переселенцев. Все было гораздо прозаичнее - решив проблему финансовой независимости, наши герои взялись за следующие. Правильнее было бы сказать - вляпались в новые 'по самое не хочу'.

Между тем некоторое влияние на жизнь друзей репортер все же оказал. Через него Зверев познакомился с борцовскими клубами, коих оказалось неожиданно много. Все говорило о приличной конкуренции на этом рынке. Клубы жили своей специфической жизнью, в которой удаль сочеталась с коммерческим расчетом, а честь - с откровенным предательством. Одним словом, все было как у людей.

Взяв Зверева под свою опеку, Гиляровский с размахом знакомил его со 'своей' Москвой и 'своими' москвичами. Как прилежный ученик Димон очень скоро пропитался психологическим настроем того времени, оброс множеством полезных и бесполезных знакомств.

Естественно, во всех этих перипетиях Зверев знакомился и с местными дамами. Итогом явилось удручающее друзей обстоятельство: несколько раз Дмитрий Павлович не ночевал дома. Позже всплыло отягощающее обстоятельство: всякий раз он ночевал у новой женщины. А с другой стороны, куда ему было деваться, коль так сильно хотелось спать. Попутно Зверев искал возможность получения надежных документов.

Ильич тоже не скучал. Он натаскивал Зверева и Федотова в разговорном инглише и дойче, но более всего Ильича захватило писательское ремесло. Каждый вечер он впадал в муки творчества. При этом он осваивал сразу два предмета: владение перьевой ручкой и 'местной' грамматикой. Было забавно наблюдать, как взрослый дядька, обмакнув перо в чернильницу, выводит каждую буковку, по-детски старательно, высунув кончик языка. По всему было видно, что Мишенин ловит кайф.

Федотов тем временем изучал местную промышленность. До сего дня он побывал в паре мелким мастерских, так сказать для разминки, чтобы в глазах серьезных людей не выглядеть совсем уж профаном. Сегодня был первый 'выезд в большой свет' - Борис с математиком направились на Московский металлургический завод. По меркам начала двадцатого столетия 'завод Гужона' (так его здесь называли) был настоящим гигантом. Первая встреча с настоящей технической элитой этого мира у обоих вызывала легкий мандраж.

При безветренной пасмурной погоде сани мягко скользили по выпавшему ночью снежку.

- Ильич, ты не в курсе, как у нас назывался этот флагман металлургии?

- Серп и Молот. Завод был основан недалеко от Рогожской заставы в 1880 году французским подданным Юлием Петровичем Гужоном. Выпускал листовой и мелкосортный прокат. В 1913 году работали семь мартеновских печей, выплавлявших 90 тысяч тонн стали. Москвичи прозвали завод костоломным из-за высокого травматизма.

- Ну, Ильич, у тебя и память!

Попетляв по кривым улочкам Марьиной слободки, сани вырвались на Александровскую, по которой легко заскользили к центру. Дорога здесь была накатанной. Тонконогая лошадка рыжей масти бежала легко. Соломенные крыши незаметно сменились крытыми дранью. Чуть позже стали появляться небольшие особнячки, сначала деревянные, а позже и каменные.

Выехав по Самотечной на Садовую, переселенцы оказались в престижном районе. На тротуарах толчея и людской гомон. На дороге рысящие друг за другом экипажи, громкие посвисты лихачей и сердитые трели местного конного 'гаишника'.