Четыре единицы - Елизавета Гребешкова
– Боюсь, что нет.
– Ясно. Ань? – она явно медлила, не хотела говорить. – Ты только вернись, ладно? Я тебя никогда осуждать не буду, ты же знаешь. Это твоя жизнь, твои решения. И если ты надумаешь опять уехать в Сеул, я соберу своих бойцов и поеду за тобой. В принципе, город нормальный, жить будем. Я даже Джуна твоего переживу еще раз, честное слово. Только вот после этого всего, вернись, хорошо?
– Ты с ума сошла? Я никуда не собираюсь. Пройдено, слава богу.
– Да, хорошо, – Маша была крайне расстроена, даже подавлена.
– Что такое?
После короткого молчания, она почти всхлипнула:
– У тебя там так весело – международные разборки, бывшие, друзяшки, пьете не считая дней. А ведь я – весы, жесть – это мое, понимаешь?
Ежедневное фото сакуры застало Анну там же, на скамейке у канала.
– Вы сегодня несколько не в настроении? – голос был знаком.
– Бенджамин! Как я рада вас видеть! – Анна и правда очень обрадовалась этому странному старичку.
– Правда? – он слегка улыбнулся и сощурился недоверчиво. – Что ж это за день у вас выдался, если вы рады надоедливому старикашке?
– Тяжелый, – она выдохнула, подвинулась на скамейке, приглашая Бенджамина присесть к ней.
Сегодня старичок был одет крайне стильно: в длинное пальто цвета тростникового сахара, небольшая кепка прикрывала лицо, на шее виднелся шарф. Про себя она смутно отметила, что он слишком тепло одет для такого времени года, но не придала своим мыслям значения.
– Вы как раз размышляли над чем-то. Простите, что отвлек.
Сегодня он был совсем не разговорчив и только пристально всматривался в ее глаза, ожидая, что говорить будет именно она.
– Да я, знаете, последнее время вообще мало размышляю. Как-то времени все не находится, – она грустно улыбнулась и посмотрела на свои ладони. – Странное ощущение: столько людей приходит ко мне в последние дни, рассказывают о своем прошлом и настоящем, кто – о будущем, а я все никак не могу проанализировать, что все эти истории значат для меня, как они меняют мою жизнь и меня саму. Раньше была передышка между людьми и событиями, и я всегда проводила такой себе анализ. Последние дни не выходит.
– Вы страдаете от этого? Или привычка?
– Честно говоря, не знаю. Даже не хватает времени подумать об этом. Просто пришло в голову.
– Вы когда-нибудь о чем-то жалели? – вопрос застал ее врасплох.
Немного подумав, она убедила себя, что Бенджамин просто не мог вложить в этот вопрос тот смысл, который ей почудился.
– Как и все люди.
– Нет, не все люди, конкретно вы. Сожаление большого порядка, чтобы, вспомнив об этом, резко останавливались, где бы и чем бы не занимались.
– До сегодняшнего дня казалось, что нет.
– Сегодня что-то произошло?
– Да. Вы задали этот вопрос. Вернее, описали именно то, что происходило со мной много лет подряд. Где-то чем-то занимаюсь совсем незначительным, и вдруг словно пол проваливается под ногами и уносит меня к тому событию. Всего на секунду какую-то, но после этой секунды нужны недели, чтобы прийти в себя.
Бенджамин заулыбался:
– Да, вы меня понимаете. Именно о таком сожалении я говорю.
– Так и бывало со мной.
– Анна, – он взял ее за руку и посмотрел ей пристально в глаза, – не надо сожалеть. Это бессмысленно и бесполезно. Живите свободно.
Смутное ощущение внутри нее росло с неимоверной скоростью: ей чудилось, что он отпускает ей грехи.
Сглотнув вязкую застревающую слюну, она не могла оторвать от него взгляда.
– Люди так любят усложнять себе жизнь, – он улыбался так лучисто, что у нее защипало в носу. – Вы так сильно переживаете о своих коротких, как миг, жизнях. Каждый поступок, каждая минута для вас оборачиваются десятками лет сожалений, что пронзают вас словно тысячи игл. Отпустите себя. Отпустите себе свои прегрешения, свои решения – вольные и невольные – примите себя такими, какие вы есть. Это главная задача жизни – принять себя. Не мужа, не детей, не друзей, не профессию, а себя, – немного помолчав, он перевел взгляд на воду и печально вздохнул. – Так тяжело научить вас любви. Я думал, что своим примером можно все объяснить. И в общем-то был прав. Только не учел, что учил любви к другим. К ближнему своему – вы так говорите. Любви же к себе я так и не продемонстрировал, поэтому, видимо, все так.
Он замолчал, Анна не могла оторвать от него взгляда. Мысли носились вихрем у нее в голове, но она не могла определить ни одну из них. Спустя неопределенное количество времени, она просипела:
– Бенджамин…
– Да?
– Кто вы?
– Милая, у меня столько ответов на этот вопрос, что, боюсь, до утра не управимся.
Ступор парализовал все ее мыслительные процессы. Думать было невозможно, словно мозги просто в мгновение ока остановились. Когда-то Анна пыталась медитировать. Самое сложное для нее было остановить поток мыслей, научиться этому и заглушить хоть на минуту поток собственного голоса было невозможно. И вот миг просветления: она не думала. Вообще. Даже думать о том, что она не думает, не могла.
Постепенно, словно шестеренки, смазанные маслом, мысли стали возвращаться.
«Так, он сумасшедший. Это очевидно. Бред в яркой фазе. Возможно, шизофрения». Это успокаивало ее нервы.
Бенджамин слегка закивал головой:
– Да-да, вы правы.
– В чем? – пересохшее горло слабо ей повиновалось.
– Ах. Простите меня, – Бенджамин расплылся в улыбке и слегка подался к ней вперед, словно собираясь сообщить тайну. – Мне не стоит этого делать. Мысли человека – его личное пространство, я стараюсь туда не засовывать свой нос без особой на то необходимости. Хотя, признаться, люди мечтают, чтобы именно там я и находил все ответы на их вопросы. Смыслы там всякие улавливал, знал что да к чему, – он слегка нахмурился. – А я всегда считал это личным. Поэтому простите великодушно, что так сразу согласился с вами. Не хочу вас пугать, но все мы слегка нездоровы. Понятие здоровья, впрочем, вполне условно, не находите?
Она не находила. Она себя в тот момент не находила. Нараставший внутри шок сигналил и орал, что надо бежать. Соскользнув со скамейки, чуть не упав, она кинулась в сторону отеля. Бенджамин даже не обернулся. Пробежав несколько метров, она резко остановилась.
«Если он и псих, то с шикарной эрудицией, да и на людях будет неопасным. А если нет…» Анна резко развернулась и не спеша вернулась к скамейке. Бенджамин не удивился ни ее побегу, ни возвращению и приветливо улыбался, как и всегда. Встав у торца скамейки, не решаясь сесть, Анна резко выпалила:
– Почему все так происходит?
– О
