Контраходцы (ЛП) - Дамасио Ален

‹› Я не подстригала его две недели, он отказывается. Он «так чувствует лучше», пока они длиннее, он так говорит. Он красивее Караколя, человечнее, не менее чувственный. Караколь... Он ненасытен, никогда не устает, блуждающий огонек, его лицо фавна сияет, кривится, смеется, он скользит по полу, крутится и танцует, так быстро он нанизывает описания, не оставляет ни паузы, ни интервала, алле-оп, вот уже следующий...

— Люди охотно верят, что орда — это прежде всего могучий Трассёр и крепкий Таран. Кто бы спорил... Но все вечно забывают, что прежде всякой Трассы кто-то пролагает аван-трассу. Невысокий паренек, никакой не здоровяк, который бежит впереди, один-одинешенек, который ищет тропу, который выслеживает проходы, который вроде бы убегает, но всегда возвращается к нам. Для него пейзажи — это мифы, которые необходимо сплести в общее полотно. Нет бугров, нагребенных ветром, но спят древние горсы, нет каньонов, прорытых дождем, есть только след змеи и пометы на стенах от ее сражений. Для него даже ветер не ветер, а ветрозвери, которые увлекают землю скоростью своего бега и заставляют нас их преследовать, чтобы остановить их — если сможем, если захотим. Он ребенок-дикарь, выживший благодаря своей необычайной интуиции и воображению, размаха и фантастичности которых нам даже не представить. В душах мы раз и навсегда нарекли его «Огоньком»; он близок нашим сердцам, АрвальРедамаж, наш разведчик!

π Редамаж спрыгивает со своего яруса и собирает овации, он отзывается на симпатию незамедлительно. Арваль вынимает из сумки куски дерева, какие-то камни, воздушные вымпелы и флажки. В мгновение ока он провешивает тропу, которая начинается с площадки и заканчивается грудой веревок. За ним следует с десяток фреолов в янтарных рубашках (матросов). Он опускается на колени и одним движением вытаскивает напуганного кролика. Под крики фреолов он приносит его обратно и передает девочке. Он не произносит ни слова. Только жесты. Таков Арваль.

— И вот он наступает… Кто наступает? Момент. Момент, с которым вы могли так и не столкнуться. Несколько сотен метров вправо или влево от оси Трассы — и вы с ними разминетесь. Их шестеро. Теперь вы их знаете. Встают рубящим треугольником, всегда на острие атаки, чтобы рассечь — как топором — поток. Без них я не стоял бы здесь перед вами, разводя свои клоунады. Без них просто не было бы Орды. Те, кто видел их контраход, больше им не тыкают. Мужество для них перестало быть словом — оно превратилось в повседневное занятие, в отменно нежидкую кровь, в отменную крепость костей: Таран!

) К этому моменту не осталось ни одного болтающегося где попало или лазящего по реям фреола. Занять последний ряд трибун прибежали повара и их помощники, держа в замасленных руках свои черпаки. Механики побросали машины. Женщина кормит стоя ребенка грудью, не глядя на него. Голос Караколя внезапно меняется, он оставляет напыщенность, чтобы проникнуться задушевностью — прием, всего лишь еще одна техника, крайне, впрочем, грозная по своим эффектам.

— Во главе их, приглядитесь спокойно, не торопитесь, проникнитесь... Во главе их стоит кое-кто, о котором вы так много наслышаны, что, быть может, под конец решили, что его на самом деле не существует — в том смысле, как существуем мы с вами. Он не человек, или не совсем человек, изготовлен с чем-то другим взамен наших мышц, я даже не знаю... с иными какими-то волокнами. И этот кое-кто сейчас перед вами. Не просите от него улыбок и не спрашивайте его, как дела. Посмотрите, как он держится на ногах там, где склоняются головами и ложатся дубы. Я видел, как он встречал грудью два фурвента. Он никогда не жалуется — попросту не научился. Он такой парень, в которого вы влюбитесь вопреки себе самим, вопреки ему самому, и не потому, чтобы он был лучшим в своем роду — ну да, он лучший, — а потому, что он не знает, что значит обмануть. Запомните его как девятого, запомните как последнего, потому что у него не будет сыновей. Я хочу увидеть, как вы встаете, я хочу наконец услышать ваши приветствия: наш Трассёр, Голгот!

Ω Отпуститесь друг от гребаной дружки, содрогнитесь, ага, посильнее, как никогда не содрогались! Вы не понимаете, кто я, и никто не понимает! Орите, ага, орите во все горло! У нас нет машин, мы воняем дерьмом, у нас только и есть, что кишки и наши исцарапанные кости, ничего вы не понимаете, ничегошеньки, НИЧЕГО!

) Следом Караколь объявил нас: «Писец Сов», «Пьетро Делла Рокка, наш принц», «геомастер Талвег», «Фирост де Торож, опора и охотник», но накал существенно схлынул, и мы получили всего лишь уважительное приветствие, даже для вида не пытающееся конкурировать с буйством и эмоциями, с яростностью, которую вызвало представление Голгота, выступившего вперед с поднятым кулаком, с этим непонятным выражением, которое самые оптимисты зовут улыбкой, а прочие — гримасой. Безо всякой причины наш трубадур перевернул обычный порядок представления, поломал постепенное нарастание напряженности и решил, что завершит презентацию Эрг. Почему Эрг? «Потому что он гарантирует зрелище, малыш!» Он уничижительно глянул на меня, ни дать ни взять цирковой магнат. Последовавшее, следует признать, с его словами не разошлось...

— Джа сис жив, Тер эс жив, он жив, мы — вивакс, фарфаль! Но — благодаря кому? Кто спасает нас от смертоносных атак, кто нас защищает? А-а, вы, должно быть, верите, что с нашими роскошными лохмотьями, нашими знаменитыми татуировками на плечах и спинах, которых никто не видит, с нашей репутацией, которая написана, естественно, светящимися буквами у нас на лбах для всякого умеющего читать, так думаете вы, что никто не может обнаглеть настолько, чтобы подойти и нас обидеть, или еще хуже — чтобы поубивать нас? Тогда оставайтесь, юнцы, в мире сказок о феечках... Тот парень слева от меня, вы правы, не более чем пугало. Кстати, чтобы в этом удостовериться, я вам предлагаю немножко поиграть. Согласны?

— Согласны! — ликуют фреольские трибуны.

— Пусть двенадцать самых храбрых из вас, с оружием, дисками, ножами, гарпунами, с чем хотите, спускаются на площадку… Ну, ну, не сдувайтесь, как воздушные шарики, я сказал двенадцать, як… еще трое… ну вот … Игра очень простая. Фреолы, встаньте на уровне ворот… Хорошо. Орда сейчас поднимается, да-да, все вы, ребята, и идет и встает перед другими воротами. Вы остаетесь там, ордынцы! Абсолютно любые движения запрещаются! На время игры вы будете статуи. Эрг вас сейчас защитит. Эрг, ты встаешь в центре поля...

— Лады.

— Для вас, фреолы, цель игры по-детски проста. Она заключается в том, чтобы достать члена Орды — кого угодно, и чем угодно: рукой, диском, брошенной палкой, мячиком... на ваш выбор!

— Слишком просто!

— Эрг, как боец-защитник, здесь, чтобы вам помешать. Эрг, ты готов?

— Як.

— Поехали!

Почти одновременно выстрелили тарельчатый диск и бумеранг — их безукоризненно пустили в нашу сторону. Бу не успел пересечь центральную линию — его перехватили и швырнули прямо в отправителя. Солнечное сплетение. Фреол рухнул. Диск отрикошетил от пола, взлетел, но Эрг отклонил его в сторону наручами.

π Взлетает мяч, очень высоко, по кривой… Не парировать. Эрг дергает за ручки своего ранца. Секунда. Выскакивает воздушный змей размером не больше полотенца, ловит ветер и отрывает Эрга от земли. Две секунды. В третью Эрг на четырехметровой высоте, вытягивается и наотмашь отбивает мяч в трибуны...

) У фреолов произошла незначительная заминка — пауза на то, чтобы осознать, что только что произошло, или прикинуть тактику, найти выигрышный ход. Заминка оказалась слишком долгой. Эрг спустился на змее до двух метров над палубой и пустил в дело свой подвешенный к локтю механический арбалет. Он подкрутил регулятор (я так полагаю) на рвотные припасы и нажал спуск. Десять раз. Мгновением позже перед фреольскими воротами не осталось стоять никого, кроме одного парня. У него на поясе был небольшой пропеллер, который он бы решился бросить, будь у него время. Может быть. Но Эрг уже был в воротах, одним прыжком воздух-земля против ветра — выстрелил гарпуном в пол, а затем подтянул трос. Я не заметил, что произошло, только голова фреола глухо ударилась о мачту, он обнял столб и рухнул. У его ног лежали прочие фреолы, обхватив руками животы, и их тошнило.