Контраходцы (ЛП) - Дамасио Ален

π Над ее элегантной головной повязкой высятся три флюгерка — золото с медью; кремово-белый цвет хайка прекрасно сочетается с теплым светом фонарей. Мне нравятся исходящие от нее импульсы, то, что она внушает: уважение. Даже прежде очарования.

— Раз мы приступаем к четвертой шеренге Орды — а я читаю в ваших душах, что вы, конечно, как всегда, внимательны, но с тем жаждете чего-то возбуждающего, действий, — я тихонечко отойду и предоставлю это место тем, кто знает, как им распорядиться получше! Один из них имеет дело с соколами, другой – с ястребами; один стоит за суровое обучение, неукоснительное соблюдение правил и кодексов профессии; другой доверяет птице, больше направляет, чем навязывает, полагается на соглашение, а не на послушание. Оба — отличные тренеры и вам это докажут. Вот сокольник, а вот и его альтер-эго ястребятник! Уступите дорогу параду птицеводов!

Идея, естественно, принадлежит трубадуру. Мы успешно опробовали ее в нескольких деревнях. Она несомненно вносила освежающую струю в презентацию отряда, сводившуюся к однообразному прохождению члена орды за членом. Наш сокольник подошел первым. Он попросил Караколя поднять воздушного змея, к верхней стороне которого привязал куропатку.

— Кто из вас развлечется пилотированием куропатки? — спросил Дарбон в толпу фреолов.

— Пилотировать будет Червиччо! Он из нашего лучшего звена, — объявил коммодор.

Под призывы «Червиччо! Червиччо! Червиччо!» неохотно поднялся слегка подвыпивший беспечный молодой матрос. Сделав гримасу, он принял из рук Караколя две оловянные ручки и откинул назад темные волосы. Сразу же что-то произошло. В его руках катушка выпустила единым порывом добрых локтей пять нити, и змей внезапно взмыл. Матросы уже взялись карабкаться на стеньгу и крепить к ней факелы и фонари, чтобы лучше осветить эволюции кайта[22]. Капризный ветер качал тросы, шевелил свернутые паруса, дергал стабилизирующие ветряки, но ничто из этого, похоже, не смущало молодого пилота, который теперь двигался по всей площадке в немыслимых туфлях охотничьим скользящим шагом... Караколь подмигнул мне, что о многом говорило, и повернулся, внезапно посерьезнев, к сокольнику, чтобы подтолкнуть его к действию. Дарбон снял клобучок с любимого кречета, с чистейшим белым оперением, и на несколько мгновений подержал его за ремни, спутывавшие его лапки, предъявляя фреолам. Красота птицы вызвала шепоток восхищения. Воздушный змей над ним храпел в виражах, нырял и взлетал, очевидно готовый к битве. Биться, однако было особенно не за что, кроме самого драгоценного: уважения к нам «Эфемерной эскадрильи», элиты Фреолов — или за наше к ним.

^ Дарбон подбросил своего самца, даже не предложив ему поклевки, и кречет взлетел, начав подъем прямо по ветру. Было не слишком ясно, видит ли он привязанную к змею приманку — так он прянул в воздух, уверенно взлетел и быстро оказался над мачтами и облаками... Молодой фреол непринужденно вытанцовывал в своих мокасинах по дереву палубы эдакую фарандолу, не забывая о воздушном бое — собственно цели, с которой мы его вызвали. Чуточку нервничая, Дарбон собирался постучать по кнехту, чтобы подманить птицу, когда заметил светлое пятно – пресловутого сокола – и указал на него собравшейся публике. Кречет, набрав высоту, теперь плыл с попутным ветром в нескольких десятках саженей над белым змеем фреола, скроенным в форме трапеции и поддерживающим куропатку. Более не разворачиваясь, сокол резко сложил крылья и метнулся в направлении своей добычи. Если фреол, поддразнивая, придерживал своего воздушного змея в относительной неподвижности, то у него для адекватной реакции оставались лишь крохи времени, которые он, тем не менее, использовал с пользой и вдохновенно уклонился от атаки, завалив крыло и свалившись в крутой штопор, который тут же выправил. Пространство между двумя центральными мачтами и их реями представляло для этого поединка довольно ограниченную арену, что добавляло острому моменту интереса. Прекрасная рабочая птица, сокол, конечно, не собирался обескураженно сдаваться, и приступил к новому подъему, против ветра, без особого труда поднявшись над кораблем и господствуя, как ему и следовало, во всей сфере возможных вариантов. Его вторая, третья, затем четвертая атака были едва ли успешнее первой, но он в полной мере использовал способность соколиных останавливаться на пике своей скорости, внезапно открывая крылья, чтобы оказаться на уровне, равноценном тому, с которого они начали. Эта техника, известная как ресурс, дала возможность ему без дополнительных усилий добрый десяток раз упасть на змея, с тем лишь результатом, что он разок зацепил холст, и пару раз его эффектно таранил, так что Дарбон начал опасаться, не расшибся ли его кречет. Разгорались страсти. Фреол проявил удивительную ловкость, вызывая восторги у своих товарищей — и горькую обиду у Дарбона, который, по моим прикидкам, кипел, видя, как его любимец срамит, — он, конечно, преувеличивал — своего хозяина. Сообразительность матроса, однако, настолько превосходила самолюбие, что он умерил свое превосходство в воздухе, замедлив (довольно плавно) маневры, так что неутомимый сокол наконец сумел поразить змея и пригвоздить свою добычу к земле, под бурные аплодисменты фреолов — игроков азартнее нас самих. Дарбон неловко отклонил галантные похвалы своей птице, возможно, чувствуя, что обязан победой предупредительности своего противника, и удалился на трибуну, дав птице четверть горла[23].

Подошла моя очередь вступить на сцену...

— Наш великий маэстро Ястребятник и его зайцы!

) Насколько мне из наших двух птичьих мастеров ближе ястребятник! Он устроил совсем простую демонстрацию, выпустив на мостике зайцев, которые бегали, прячась в грудах веревок, ошалело носились, одним удавалось спасти свои шкуры, другие кончали тем, что их перехватывали ястребы и пожирали сырыми — с леденящими кровь ударами клювов — под женские вскрики. Больше, чем за его природную веселость, больше, чем за непритязательный юмор, больше, чем за располагающую манеру, в которой он делился своим энтузиазмом и своей любовью к птицам, я ценил его за взгляд на мир, столь близкий во многих отношениях к моему. Птичья охота, как искусство, проявляется не только в самом выборе птиц для дрессировки, и даже до начала тренировок — в основах отношения к миру. Птицы высокого полета, такие как соколы, завораживают своей быстротой тех, кто предпочитает вертикальность в отношениях, иерархию и принцип превосходства. Их стиль набора высоты, крутые подъемы один за другим, их стиль действия, основанный на силе, их манера налетать, словно мстительный бог, на свою добычу, превращают их в наглядный символ силы. Ястребы, нужно сказать, — совсем иное дело. Этой низколетящей птице, этому выдающемуся летуну, нет равных в том, чтобы преследовать свою добычу низко над землей сквозь заросли и ветви, или даже выхватывать ее из гущи кустов. Большой ястреб — птица имманентности, горизонтальная молния, она способна взмыть вверх и обернуться в воздухе, это птица великолепной сообразительности. Ястреб охотится, рассекая воздух у поверхности, он пронизывает местность и облетает вдоль и поперек, он достигает своей оптимальной скорости за три взмаха, он легко может идти против ветра, тогда как сокол на это чертовски неспособен. У ястреба есть сила, но он не стремится к власти — именно потому, что может.

— Теперь мы подбираемся к самому сердцу тайны... Человек, которого я вам вот-вот предъявлю, выжил в хроне. С тех пор его череп превратился в маленький лужок, а волосы — в буйную траву. Мы его больше не причесываем, мы его обстригаем, словно куст! Он – как сорняк в Орде… и Флерон. Истый ботанист, собиратель и друид, эфемерный сеятель, кочевой крестьянин, летучий земледелец, ловец семян… Он тот, кто нюхом определит — что растет с наветренной стороны. Тот, кто разбирается — что едят, что готовят, что лечит, а что убивает. Ее мать — достаточно сказать, что ее звали Сифаэ Фореис, и она научила его всему, кроме терпения. Я выкликаю перед вами пампасы, я выкликаю перед вами вельд и тундру: Йол Степ Фореис!