Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
Алди правда чувствовал некоторый душевный покой.
Может, остаться в Терезине навсегда? Никто больше не будет брать его кровь на бессмысленные анализы, не надо нервничать, ожидая результатов тестирования. Просто жить. Такова природа вещей. Разум – болезнь. Природа не любит умников. Конечно, живое занимает совершенно особое место в мироздании, оно постоянно самовоспроизводится, самовосстанавливается, самоконтролируется. У косной материи ничего такого нет.
Устроить медитацию.
От этой мысли Алди окончательно проснулся и обрывком сухой водоросли тихонечко пощекотал за ухом спавшей рядом женщины. Она застонала, потом повернула распухшее от горького напитка лицо.
«Гай!»
Он ужаснулся: «Кто ты, женщина?»
«Почему ты не узнаешь меня?»
Он застонал. Он не хотел ее узнавать.
У нее были пустые глаза, как окна нежилого дома.
Он узнал в ней свою сестру, когда-то похищенную уродами, он теперь точно видел, что это его сестра, но не хотел, не хотел, не хотел узнавать пухлое тяжелое тело, лежащее рядом с ним. Смутное солнце пыталось прорваться сквозь пыль, поднятую в комнате синерубашечниками. Они тоже хотели короткого хриплого счастья. Они оттолкнули возмутившегося Алди и повели женщину вниз по широкой мраморной лестнице, выщербленной, загаженной нечистотами. А он наклонялся, и смотрел в пролет, и шевелил ртом. Но голос у него отнялся.
11
Те, кого он расспрашивал, ничего не знали.
Да, есть женщина. Привозят с какой-то окраины.
Женщин в Терезине почти не осталось, поэтому никакого насилия.
К вечеру Алди начал сомневаться, что видел сестру. Гайя не могла так опуститься. Скорее бы умерла. О ней в Экополисе так и говорили: наверное, умерла, не желая подчиняться уродам. Потом перестали добавлять – наверное. Мало ли какое имя выкрикнет уродка, которая провела ночь сразу с двумя отравленными мужчинами! Конечно, он обманулся. А вопрос – «Почему ты не узнаешь меня?» – мог ему просто привидеться.
Солнце садилось.
Алди влез в вонючий автобус и поманил отца Вонга, но на сиденье шлепнулся незнакомый косоглазый человек.
«Умеешь понимать знаки?»
«Знаки? Какие знаки?»
«Начертанные кисточкой».
«Что тебе до этого?»
«У меня листок для тебя».
«Листок? Какой листок? От кого?»
«От женщины».
Автобус, рыча, двигался среди руин. На седых от пыли стенах проступали прихотливые знаки старых боевых призывов.
......
....
..
Кое-где буквы выпали, кое-где смазались.
......
....
..
На мятом влажном клочке (наверное, косоглазый таскал его за отворотом пояса) было начертано несколько слов.
«Где ты, Гай, там я, Гайя».
Алди застонал.
– Это что-нибудь значит? – с любопытством спросил косоглазый.
– Откуда мне знать? Я уже давно ничего не понимаю.
– Тогда отдай листок.
Алди не ответил, но крепко перехватил руку.
Косоглазый побледнел: «Не делай мне больно».
«Кто тебе это дал?»
«Одна женщина. Утром я спал с нею».
Вонючий автобус заполнили оборванные больные люди.
Такие же серые люди брели по обочинам, принюхивались, присматривались, нет ли где прохода в многочисленных заграждениях, не сохранилось ли где растение со съедобными листьями? Терезин еще не весь вымер – толпа колыхалась перед сумрачным серым зданием Комитета спасения. На пыльной земле, у пересохших фонтанов, на бетонных дорожках сидели и лежали спящие и умершие.
Ночью Алди снова потребовал женщину, и Зоммер отправил за женщиной одного из своих охранников. В дверях, столкнувшись с полуслепым отцом Вонгом, охранник случайно выронил гранату. Взрыв выбил все стекла, красиво закружил в воздухе магнитные ленты. Один осколок вошел отцу Вонгу чуть ниже левого глаза.
«Это правильно, – сказал Зоммер, откашлявшись. – Слабые должны умирать».
«А мне жалко. У матери Хайке этот человек был бы жив».
«Не имеет значения», – настаивал Зоммер.
И предложил: «Налей этого дерьма. Что-то мне совсем плохо».
12
Иногда Алди добывал немного коры черного дерева.
Он подолгу жевал гремучую смесь, отплевывал желтый сок, таскал крюками вонючие трупы ко рвам, не отказывался ни от какой работы. Воду брал только из старого колодца, рядом с которым дымили закопченные ангары спасателей. От воды несло овечьим дерьмом, она горчила, но Алди было наплевать. Кто-то рассказал ему о безлюдных величественных просторах, лежащих на севере. Можно пойти, но там полгода нет солнца. Алди боялся, что так долго не выдержит. Другой человек (теперь уже умерший) рассказал ему про волшебный Абатон – блуждающий город. Будто бы многие видели на рассвете его белые зубчатые стены. «Там высокий шпиль… Будто бутылка, забытая на столе…» А были и такие, кто даже касался ворот Абатона. «Из патрульной машины, лоснящейся на пустыре, звякают клавиши…» Все чаще Алди вспоминал русалку Иоланду с трещинкой на обветренной губе. Она никогда не дышала на него перегаром. Только тончайшие сплетения нежных серебряных нитей, стеклянные стоны, невесомое трепетание стрекоз. Зрение и слух у Алди испортились, но и это его не пугало. В Экополис я вернусь только с Зоммером или с офицером Стууном, думал он. Мы устроим медитацию на берегах канала Эрро.
И сжимался от подозрений: я стал уродом.
Он не хотел больше находиться в городе, населенном тенями.
Ему повезло. За несколько часов до рассвета три больших бокко, ходя по кругу, расстреляли огромную колонну беженцев. Везде на земле валялись растерзанные трупы. Казалось, много рыб бросили на черную чугунную сковородку. С грохотом, поднимая клубы душной пыли, пошла к месту происшествия тяжелая уборочная техника. Алди вполне мог сойти за вырвавшегося вперед спасателя.
Так оно и получилось: санитарный патруль ничего не заподозрил, его даже отправили в пригород – поднимать добровольцев. Там за рощей больных тополей, покрытых вислыми отрепьями грязного вырожденного пуха, тянулись ветхие домики. Из одного пустого дворика Алди переходил в другой, двери были наглухо заперты, на стук никто не откликался. Правда, за стенами кашляли, опасливо перешептывались. Потом выглянул сумеречный старичок – зеленый, плешивый, с детскими глазами. По виду сытый, но глаза выдавали. Пахло гашеной известью, ракушками, тлением. Какая-то особенная блеклая радость чувствовалась во всем, но в каждом домике кашляли.
«Давно это тут?» – спросил Алди.
Старичок послушно покивал: «Давно».
«Тебе сколько лет?»
«Скоро тринадцать».
Несоответствие вида и возраста показалось Алди столь разительным, что он даже не ужаснулся.
«Разве ты не старик?»
«Многие тут выглядят так. Старение клеток идет у нас очень быстро, – объяснил старичок. – Уже при рождении мы биологически немолоды. Умираем, даже не успев полюбить. Но здесь нас учит
