Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
«Что сейчас делает мать Хайке?»
«Обдирает кору черного дерева».
«А теперь она что делает?» – не унимался отец Вонг.
«Теперь размягчает кору».
«У матери Хайке есть вода?»
«Нет. Но в ее теле много жидкостей».
«Она размягчает этим?»
«Ну да, – сказал Алди. – Так легче жевать».
Взглядом попрощавшись с матерью Хайке, он повел отца Вонга через рощу черных деревьев.
«Мы идем в правильном направлении?»
«Других направлений здесь нет».
«Значит, мы выйдем к Ацере?»
«Все так говорят».
«Тогда давай сядем на камень и подождем».
«Чего?»
«Я не знаю. Может, кто-то пройдет, подскажет. Людей везде много, непременно кто-то пройдет. В мире не осталось одиночества».
«Так можно ждать долго».
«А куда торопиться? Или ты думаешь, что мы не заметим ангела, когда он пролетит над нами? – Отец Вонг всеми пальцами нервно ощупал лицо Алди, страшно изуродованное рубцами. Он боялся, что Алди подменили. – Ты разговариваешь с ангелами?»
«Нет».
«А по строению головы мог бы разговаривать».
«А ты разговариваешь?»
«Ну да. Постоянно».
«А о чем?»
«Ну, спрашиваю, например, что делает тот или иной человек. И еще про всякое. А ты что сейчас видишь?»
«Белочку вижу».
«Она на ветке?»
«Ну да».
«А что делает?»
«Сейчас спрыгнула на солнце. Оно низко, ветка нависает над ним, вот белочка и спрыгнула прямо на утреннее солнце. Лапкам горячо. Поджимает лапки».
«Хорошо жить», – вздохнул отец Вонг.
Когда-то Алди ненавидел слепых, но это давно умерло.
И слепец, похитивший его сестру, помнился смутно, как далекий проблесковый маяк. И Мутти, неизвестно за что получившая Заслугу. И мечты о Марсе и звездах – это все тоже давно умерло. И Тэтлер, Герой Территорий, умевший водить грохочущий бокко, он уж точно умер.
«В Ацере нас никто не тронет, – сказал отец Вонг, почувствовав меняющееся настроение Алди. – В Ацере большой Язык. Там я восстановлю зрение. Это правда, что у Языка вкус банана?»
8
Они всякое видели.
Например, человека, который носил за спиной осиное гнездо.
Ядовитые насекомые ползали по впалым щекам, по бледным векам, по голым плечам, человек чихал, но осторожно.
Видели человека-кочку в мертвой зоне, куда никто не ходит.
Ограждения там давно рухнули, болотные «окна» затянуло черной ряской, человек, как кочка, оброс длинными зелеными волосами до пояса. И верба над ним переродилась во что-то бесформенное, огромное, все в серых шарах, будто на ветках развесили дохлых мышей. И кожа на этом человеке сползала клочьями – от сырости. Он все время казался голым.
Над дорогами погромыхивало.
Может, гроза. Может, отзвук Катастрофы.
Там и здесь валялись тела. Некоторые умерли сами, другие не хотели больше идти и умерли. Потом везде стали возникать, копошиться толпы. Это были настоящие котлы ужаса. Те самые семь миллиардов – остальные. Они искали самую легкую, самую короткую дорогу, ведущую к Языкам. Каждому звуку на этих дорогах сопутствовало необычное эхо. «Наступит время, когда каждый человек в любой час дня и ночи сможет получить свой собственный кусок Языка, – прислушивался, вслух мечтал отец Вонг. – Пусть какие угодно очереди, они не должны мешать. Большого Языка на всех хватит. Хотя бы раз в сутки человек должен поесть от души. Больше людям и не надо, верно?»
Отец Вонг любил говорить о пище, о простых вещах.
«У меня никогда не было родителей. Слышишь, Алди? Никто не слышал, чтобы у меня когда-нибудь были родители. Просто однажды я пришел к матери Хайке. А кто меня произвел, было ли вообще такое, этого никто не знает. Дети вырастут – разберутся. Они сделают так, чтобы любой человек мог получать по куску Языка хотя бы раз в сутки. Вот будет счастливая жизнь, правда? Стоит жить ради этого. Каждый день по большому куску! Конечно, придется отстаивать длинные очереди, но мы благожелательные люди, Алди. Куда нам торопиться? Если нам будут давать по куску Языка, мы будем жить в очередях. Жизнь длинная, это ее скрасит. Вот какое наступит счастливое время! Каждый будет знать место в очереди, и никому не будет грозить голод».
«А звезды?»
«О чем это ты?» – настораживался отец Вонг.
И вдруг понимал: «А-а-а, ты думаешь, что Язык будут выдавать даже ночью?»
9
В грязном городе Терезин они застряли на несколько месяцев.
В Терезине тысячами умирали люди. Закрытый на карантин город охраняли синерубашечники, не слушавшие никого, расстреливавшие всех, кто пытался уйти. На окраинах города громоздились горы разлагающихся, посыпанных специальным порошком трупов, грохотала тяжелая техника, пробивающая глубокие рвы. «Вирусы, это вирусы, – объяснил доктор Пак, которого Алди разговорил, проходя обязательную медкомиссию. – Одни убивают, другие спасают». Странная фраза объяснялась тем, что доктор Пак смотрел на вирусы как на некий почти божественный механизм, обеспечивающий быструю и эффективную очистку биосферы. «Нас слишком много, – охотно объяснил он Алди. – Запомни, способность вирусов вызывать эпидемии – это божественная и спасительная для нас способность. Может быть, она – самый важный контрольный механизм Биосферы».
«Но мы умираем от вирусов».
«Ну да, – соглашался доктор Пак. – Некоторая часть населения Земли обязательно умирает. Но не все сразу. Рай на Земле нельзя установить в такой ужасной толчее, какая происходит сейчас. Кто-то обязан навязать свою волю другим, иначе как поддержать жизненный тонус? А? Ты взгляни на своего спутника. – Доктор ткнул крючковатым пальцем в сгорбившегося отца Вонга. – Он давно утратил все резервы жизнеспособности. Он давно не плодится, значит у него нет будущего. Вирус непременно его убьет, потому что он съел все свои биологические резервы. Зато ты, Алди, как это ни странно, выглядишь вполне приемлемо. Хочешь, я рекомендую тебя в отряд синерубашечников? Мне понравились твои анализы. А немного страданий всегда уместно. Мне кажется, что даже при самых резких изменениях внешних условий ты способен выдержать многое. Хочешь надеть форму? Подозреваю, Алди, что ты еще способен плодиться. А? Тот, кто хочет жить, должен плодиться. Избыточность, избыточность, прежде всего избыточность!»
«Но в мире и так нет мест, где можно ступить, не толкнув другого человека».
«Не думай об этом. Умные вирусы все отрегулируют».
«Сколько же нам этого ждать?»
«Дети вырастут – разберутся».
Сладкий запах тления мешался со смолистым дымом. Все время вокруг кипела оборванная толпа.
