Юрий Рытхэу - Интерконтинентальный мост

Дежнево находилось на южной стороне мыса того же названия, и когда-то, еще в двадцатых годах прошлого века, здесь располагалось небольшое чукотское поселение. От тех времен остались следы больших яранг на небольшом возвышении, чуть поодаль от станционного здания трансконтинентальной железнодорожной линии, завершенной в конце прошлого столетия как продолжение знаменитой стройки тех лет — БАМа.

— Дней десять проедете, — задумчиво сказал Теин.

— Вот это и хорошо! — ответил Метелица. — Буду смотреть в окно, читать, размышлять… Кстати, как вы проводите отпуск?

— У меня отпуска нет, — ответил Теин. — Творческая работа, она ведь продолжается всегда… Хорошо, что дела сельского Совета налажены, вроде идут сами по себе.

— Но ведь бывает же у вас желание отвлечься?

— Я каждый день имею возможность отвлекаться. Пересеку лагуну, надену на себя охотничье снаряжение — и в море.

— Завидую, — вздохнул Метелица. — Ну, а если надо куда-то поехать, захочется повидать другие земли?

— В свое время, в молодости, я поездил вволю, — ответил Теин. — У нас при Союзе писателей есть так называемые Высшие литературные курсы. Вот они и посылают. Есть кругосветные путешествия, ознакомительные, либо выбираешь какую-нибудь страну И живешь там года два-три, изучаешь язык, культуру… А есть еще такое — задумываешь себе новое дело, осваиваешь, или едешь куда-нибудь учительствовать… Возможностей много.

— Знаете, Иван, — вдруг сказал Метелица. — Вот внук мой очень просится сюда. Да и дочь не прочь приехать.

— А жена? — спросил Теин.

— С женой мы разошлись еще в далекой молодости, — вздохнул Метелица. — Не выдержала она моей кочевой жизни.

— А разве нельзя было вместе ездить?

— Нельзя, — ответил после небольшой паузы Метелица. — Она выращивала новые сорта злаков. А куда от своего поля уедешь?

— А дочка?

— Пока училась, приезжала ко мне в каникулы, а теперь вот дома сидит, в Ленинграде.

Оба помолчали. За огромным окном сверкал Берингов пролив.

— Сергей Иванович…

Метелица по изменившейся тональности голоса Теина понял, что начинается серьезный разговор.

— Сергей Иванович, — повторил Иван Теин. — Сын меня беспокоит. Может, зря вы его взяли помощником…

— А что такое? — насторожился Метелица.

— Уж больно много разъездов. На ту сторону…

— А мне показалось, что он очень увлечен.

— Это верно, — вздохнул Иван Теин и добавил. — Особенно девочкой с Иналика, дочкой мэра.

— Френсис? — удивленно произнес Метелица, улыбнулся и продолжал. — Надо заметить, что вкус у вашего сына неплохой.

— Да у него уже была жена, и внучка у нас растет! — как-то торопливо и нескладно заговорил Теин. — Такое вот дело, сложное, трудное… Марина — это внучка — прямо не знает, где и жить, кого любить… А ведь девочка уже большая, школу кончает. Сейчас она в Крыму у деда и бабки. Я много лет надеялся, что Петр-Амая снова сойдется с женой. А эта Френсис… Ну что в ней такого? Молоденькая и, кажется, не очень и умная девочка.

— Да-а, — протянул Метелица. — А может, это временное, пройдет?

— Да нет, вроде бы у них такое, что сразу не проходит, — ответил Теин. — Да, может, и ничего, если бы была наша, советская!

— Ну, Теин! — с укоризной произнес Метелица. — Можно подумать, что вы еще находитесь в прошлом веке, когда жениться на иностранке считалось каким-то из ряда выходящим явлением… А если на это иначе посмотреть? С точки зрения укрепления дружбы? А? Торжественную свадьбу сыграем. В годы моей молодости были такие в моде, назывались комсомольские. Шуму на них было предостаточно, но гарантии прочности семейной жизни они все же не давали.

Видно, у Метелицы именно такая и была свадьба.

— Дело еще в том, — медленно заговорил Теин, — что они ничего не скрывают! Такое время. Все наружу, никаких секретов… Разговаривают в полный голос по международной связи!

Метелица пристально взглянул на собеседника.

— Ну, хорошо… Допустим, уволю его с поста помощника, который Петр-Амая, кстати, занимает номинально… Как объясню? А потом, он человек взрослый и разумный и сразу же поймет причину. А если это серьезно? А мы только усложним и без того непростое их положение и загубим чувство. Как-то, давным-давно, еще в молодости, я слышал от одного эфиопского крестьянина такое рассуждение: «Вот говорят, что все перед богом и законом равны. Все это ерунда! Есть люди неверующие, а еще больше таких, которым любой закон нипочем, и они всегда найдут способ его обойти.

Но есть одна вещь на земле, перед чем и впрямь все люди равны. Это — любовь! И в этом чувстве нет высших и низших, как нет одной любви прекраснее другой… Любовь имеет только одно для всех людей измерение — это счастье!»

Иван Теин старался внимательно слушать Метелицу, но внимание отвлекалось его же собственными размышлениями.

— А что же тогда делать? — спросил Теин.

— А ничего не надо делать! — решительно сказал Метелица.

— Но вот тут какое дело, — медленно продолжал Теин. — Община Иналика насчитывает всего лишь полторы сотни человек. Уже более полувека этот народ не растет, численность его не увеличивается. Хотя, надо сказать, и не снижается. Достигается это очень строгим соблюдением законов внутренней жизни, правил, установившихся издавна. Ни одна женщина у них не выходит замуж на сторону! Себе они могут брать жен со стороны, а отдать свою невесту — это грубое нарушение обычая… Так что любовь любовью, а тут такое намечается, что поневоле забеспокоишься, как все это предотвратить.

Метелица задумался. Похоже все же, что эфиопский крестьянин не совсем был прав. Да, перед любовью все равны — будь она в яранге, в хижине, в снежном иглу, во дворце или стандартной квартире многоэтажного городского дома, но все же…

— И даже в этом случае, — сказал он вслух, — надо дать возможность решать самой жизни.

— Возможно, что вы правы, — тяжело вздохнул Теин, поднимаясь.

— А на чем собираетесь возвращаться домой? — спросил Метелица.

— У меня парусная лодка, — ответил Теин. — Ветер попутный, часа через три буду в Уэлене.

— Погодите-ка!

Метелица вызвал помощника и отдал ему какие-то распоряжения. Теин стоял у большого окна и смотрел на пролив.

День вместе с солнцем уходил за Чукотский полуостров. Со всех сторон медленно, мягко, с какими-то ласковыми, теплыми дуновениями подбиралась ночь.

Журчала вода под острым форштевнем лодки, ветер низко гудел в тугом, легком парусе. Парус был ярко-желтый, как предписывалось инспекцией по безопасности плавания.