Юрий Рытхэу - Интерконтинентальный мост

Вертостат зашел на посадку, повинуясь наземным автоматам.

Встречающие толпились на небольшой ровной площадке, шириной не более чем два десятка метров. Из клочков почвы, чудом занесенной на остров, росла густая, еще не успевшая пожелтеть трава: она ежегодно щедро удобрялась свежей кровью морских зверей.

Джеймс Мылрок крепко пожал руку Петру-Амае и представил его встречающим, не забыв добавить, как это водилось среди арктических народов, что он сын такого-то. Когда было названо имя Ивана Теина, по толпе прошел гул оживления и одобрения.

Эскимосское селение почему-то напомнило Петру-Амае Кавказ, грузинские деревни, уютно приткнувшиеся к могучим склонам гор, словно ищущие защиты. Но там жилища утопали в зелени виноградников и садов, а здесь лишь редкие пятна чахлой зелени пробивались меж нагромождений серого камня, кое-где покрытого голубоватым лишайником.

— У нас отеля нет, — извиняющимся тоном сообщил Джеймс Мылрок. — При школе есть гостевая комната. Правда, там уже живет один человек. Но имеется свободная кровать.

— Я буду жить там, где вы меня поместите, — с улыбкой отозвался Петр-Амая. — Не забывайте, что мои предки жили в тесной яранге и не жаловались.

Тропинка, пробитая между каменных глыб, тянулась к приметному двухэтажному зданию, обращенному большими окнами на Берингов пролив и остров Ратманова. Внизу оставался стремительный поток, необыкновенная, единственная в мире морская река, соединяющая воды двух великих океанов.

Угадывались следы старых мясных хранилищ, замененных на вместительные холодильники. Иногда на пути вдруг возникала глубоко укоренившаяся в скальном грунте побелевшая китовая челюсть.

Джеймс Мылрок шел легко и свободно, привычный к крутым улицам родного селения. На крылечке школы он не обнаружил ни одышки, ни учащенного дыхания.

В просторной комнате, с двумя диванами-кроватями, за столом сидел полный человек и что-то торопливо писал.

Он обернулся и вдруг широко улыбнулся одними губами, обрамленными тонкими черными усиками.

Трумэн-Кеннеди Джонсон! — отчетливо и громко произнес он. — Представитель Федерального правительства, уполномоченный по вопросам переселения.

Глаза Трумэна-Кеннеди светились в узких прорезях, и во всем его облике, в чертах лица ничто не указывало на то, чтобы он или его отдаленные предки близко стояли к какой-нибудь президентской фамилии.

— Я родился в Номе, и мой дед в прошлом веке был президентом корпорации «Берингов пролив», или «Каверак», — продолжал Трумэн-Кеннеди. — В нашем роду принято старшим детям давать имена президентов.

Петр-Амая назвал себя.

— Я слышал о вас, читал книги вашего отца, — сказал Трумэн-Кеннеди. — Надеюсь, что в будущей Книге о строительстве моста вы хоть упомянете меня.

— Что вы имеете в виду? — вежливо осведомился Петр-Амая.

— Весь Иналик переезжает на Кинг-Айленд! — почти торжественно заявил Трумэн-Кеннеди.

Изумление на лице у Петра-Амаи было так явно, что Трумэн-Кеннеди громко засмеялся и весело продолжал;

— Да-да! Мне удалось их уговорить, и, поверьте, это было не так уж трудно, как казалось на первый взгляд.

Странное было состояние у Петра-Амаи. Вместо того чтобы почувствовать облегчение, он ощутил нечто вроде жалости и даже разочарования.

Он сел на диван-кровать, медленно стянул с себя куртку: в комнате почему-то было жарко натоплено.

— Как же вам удалось это сделать?

— Деньги! — коротко произнес Трумэн-Кеннеди. — И напрасно кое-кто утверждает, что времена изменились. Пока существуют деньги, многие проблемы будут решаться теми, у кого они есть в достаточном количестве!

Трумэн-Кеннеди порылся среди разбросанных бумаг, достал одну, быстро пробежал глазами.

— Между прочим, в вашей печати уже появились сочувственные статьи о якобы жалкой судьбе жителей Иналика. Вот статья из газеты «Полярник», издающейся в бухте Провидения. Насколько мне известно, там живут родственные жителям острова Святого Лаврентия эскимосы. Так вот некий Гаймисин, подписавшийся историком, выражает сочувствие иналикцам, оказавшимся в трудном положении в связи со строительством моста. И делает вывод: такова судьба малых народов в капиталистическом обществе. С ними, мол, не считаются, их мнение не является решающим — словом, бедные, бедные эскимосы Аляски! Кстати замечу, ЧТО этот Гаймисин не первый и, думаю, не последний сочувствующий… И вот еще: газета «Тихоокеанский вестник» вдруг высказалась вообще против моста… Я очень рад, что вы приехали. Вы своими глазами можете убедиться в том, что может сделать для своих граждан такая великая страна, как Америка.

Распахнулась дверь, и в проеме показалась растрепанная, задыхающаяся Френсис. У нее был такой вид, словно за ней кто-то гнался.

— Они согласились! — выкрикнула она, переведя дыхание. — Согласились переселиться на Кинг-Айленд!

Петр-Амая, сдерживая себя, спокойно сказал:

— Я рад, что все затруднения позади. Думаю, что человечество оценит эту жертву иналикцев.

— Многие могут даже позавидовать им! — вставил Трумэн-Кеннеди. — Каждая семья получает бесплатно, заметьте, бесплатно, дом, полностью обставленный мебелью, с водоснабжением, коммуникационными средствами. Не дом, а настоящий дворец! Далее — полностью механизированное охотничье снаряжение: лодки, оружие и так далее. Бесплатное медицинское обслуживание, освобождение от платы за обучение в университете, если кто пожелает учиться… Далее, в компенсацию за эту пустынную скалу входит снабжение продовольствием, необходимым для жизни всех иналикцев сроком на пятьдесят лет. Вы представляете — полвека можно ничего не делать! Не работать, не беспокоиться ни о чем и даже не трогать счет в банке!

Трумэн-Кеннеди, похоже, даже сам распалился от собственной речи и неожиданно закончил ее так:

— Эх, родиться бы мне на острове Иналик! Забросил бы к черту свою службу и переселился на Кинг-Айленд, охотился, рыбачил и ни о чем не думал!

Но в глазах Френсис не было радости.

Не было радости и в голосе Джеймса Мылрока, когда он по системе внутренней связи вызвал Петра-Амаю и пригласил на обед.

— Я знаю, что Френсис у вас, — сказал Джеймс. — Пусть и она тоже придет.

Дом Мылрока стоял на южной стороне острова, последним в ряду жилищ. Половина его опиралась на железобетонные сваи. Меж ними была сложена разная хозяйственная утварь, стоял ненадобный летом снегоход, а рядом бочки, приготовленные для зелени.

Внутри дом был достаточно просторен. Большая комната служила и столовой, и гостиной, и мастерской. Возле широкого окна, смотрящего, как и окна всех домов Иналика, на Берингов пролив, стоял стол-верстак с различными инструментами для резьбы по моржовой кости.