Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
Почему бы и нет?
Миллиард против семи.
Старший брат болен.
6
Абстрактное мышление.
Именно его возникновение позволило развиться разуму.
Мы не похожи на первых людей, не знавших, что вода – это вода, а камень – это камень. Правда, вещами можно пользоваться, не зная их названий. Для уродов, например, названия не имеют большого значения. Какая разница: грязная вода или просто вода? Тяжелая вода или снеговая? Мы вообще не пьем воду, не прошедшую очистку, а уроды черпают воду прямо из грязных ручьев. Оттого у них сморщенные лица, а почки набиты камнями. Толпы слабоумных роются в канавах, отыскивая червей. Другие поджаривают на кострах падаль, едят рыбу из фонящих прудов. Мысль оказаться в чистом поле, открытом всем ветрам, сама по себе ужасна для любого жителя Есен-Гу, а уроды не могут жить под постоянной крышей, они кочуют по вымирающим лесам Территорий, общаются с болотными тварями.
В сущности, Остальной мир – это биомасса.
Косная мысль остальных никак не работает на возможное будущее.
Языки – это да, Языки снимают агрессию, но Экополис для уродов всего лишь средоточие самых невероятных благ. До них не доходит, что мы самодостаточны, что мы давно ничего не должны ни им, ни природе. Они не могут обойтись без шелушащихся деревьев, без линяющего зверья, мутных ручьев, нелепых машин – нам этого ничего не нужно. Мы готовы к следующему шагу, но нас не отпускает остальной мир. Уроды по-прежнему считают нас частью биосферы. Дьердь прав, намекая на некие особые решения. И Мутти права. Чудовищный остальной мир тяжелым грязным отрепьем висит на наших ногах. Если от него не избавиться, он нас утопит. Все силы и средства Есен-Гу уходят на подпитку и освежение Языков, а семь миллиардов уверены, что так и должно быть.
Веками жрать Языки или все же лететь на Марс?
Для уродов это не вопрос. Они смотрят на Экополис с ужасом.
Из Экополиса, говорят они, ушли даже крысы. Они не смогли жрать ваши трансгенные продукты. Известно, с какого корабля они бегут.
Ах, Мутти, зелень прекрасных глаз! Как мы хотим освободиться от вечной зависимости! Но природа не любит умников. Природа понимает, что опасность для нее грозит как раз со стороны умников. Сами по себе уроды не так уж опасны. Они могут запалить море, отравить лес, это да. Но с тем же энтузиазмом они бросятся и восстанавливать погубленное.
А вот умники…
Миллиард против семи.
Попробовать договориться? Снять разделительные линии? Позволить серой биомассе одно волной захлестнуть Есен-Гу?
Собственно, в природе так и происходит.
Где бесчисленные тьмы существ, достигших биологического совершенства? Где трилобиты, например, заполнявшие теплые моря, в неимоверных количествах ползавшие по дну, зарывавшиеся в ил, сосавшие солоноватую воду? Они, наверное, стали умничать. Они, скажем так, каким-то образом стали ограничивать самовоспроизведение.
И – попали в ловушку.
Чтобы вид оставался здоровым, необходим переизбыток.
Поэтому все эти уроды так бездумно и интенсивно плодятся.
Динозавры в свое время тоже, наверное, покусились на право быть самыми умными, и где они теперь? А перволюди? Все эти питекантропы, неандертальцы, кроманьонцы? «Ряд волшебных изменений милого лица». Взять в руки дубину еще не означает победить. Дубиной не разгонишь грозовую тучу. С дубиной не пойдешь против бунтующего вулкана…
Эскалатор медленно полз на смотровую площадку, смутная дымка бухты слепила глаза. Гай вспомнил округлившуюся Мутти и улыбнулся. Делиться своими знаниями с уродами – значит все потерять, навсегда остаться в прошлом. Среди уродов тоже появляются умники. Они указывают на слуховой аппарат и насмешливо спрашивают: а что, разве человек Есен-Гу стал лучше слышать? С нескрываемой издевкой они напоминают: да вы только посмотрите на себя! У вас слабые зубы, вялые мышцы. Зрение вы поддерживаете патентованными средствами, а мускулы раздуваете такими же патентованными средствами. Какой это прогресс? Вы просто боитесь живого мира. И Отто Цаальхаген подпевает уродам. «Крысолов уже поднес дудочку к губам!»
7
Обходя зал, заполненный приглушенными голосами, Гай тщетно искал новенькую, имя которой пока не знал.
«Полиспаст и Клепсидра».
Почему-то ему было смешно.
Приподнятые уголки губ, тонкие ниточки бровей.
В Экополисе нет некрасивых людей, но следовало признать, что даже на этом фоне новенькая выглядела красавицей. Целеустремленный отбор дал прекрасные результаты, хотя, вообще-то, биоэтика начиналась с желания защитить братьев наших меньших. Люди подбирали бродячих собак, кошек, птиц с перебитыми крыльями, подписывали охранные документы, выступали на бесчисленных конференциях и конгрессах в защиту бизонов, фламинго, бенгальских тигров. Это, впрочем, не мешало им в перерывах между конференциями и конгрессами охотиться на медведей и стрелять вкусных болотных куличков.
Улыбки, смех.
Шлейфы платьев.
Искусственные кристаллы в ретортах.
Железные цветы, золотые отблески, серебро.
В платине нет бактерий, золото не бывает хищным. Свет и формы придуманы лучшими дизайнерами Экополиса. Чем изломаннее линия, тем легче воспринимается на глаз. В этом скрыт некий протест против остального мира. Против всего этого грязного, вонючего, разлагающегося остального мира. Жестким протестом полны чудесные решетки на потолках, светильники, в которых нежно плавится солнце, сияющие улыбки, зеленоватые глаза. Экополис самодостаточен. Об уродах тут помнят лишь как о постоянно ноющей занозе.
Гай покачал головой.
На Линейных и Масляных заводах работают лучшие специалисты.
Сейчас они отвлечены от важнейших программ. Они работают только на остальных. И так будет, пока мы наконец не проведем Референдум, пока не решим окончательно распроститься с уродами. Уроды не хотят вкладывать свои силы, свою энергию в будущее, значит надо выбирать свой отдельный путь.
Гай улыбнулся.
Возвращение со Станций сулило ему необычайные возможности – уже назначенные встречи с Ларвиком и с Госхином, консультации с астронавтами, когда-то выходившими на орбиту, вхождение в круг специалистов, от которых зависят целые области знаний. Тесный чудесный мир. Чувство причастности заставляло сердце биться учащенно. Пожалуй, даже эпидемии на пользу прогрессу. Захлестывая остальной мир, они действуют посильнее всяких призывов к единству.
С некоторым недоумением Гай всмотрелся в проектируемую гинфом сцену из романа Отто Цаальхагена. Некий не названный по имени человек, суетливый, еще не урод, но с явными задатками урода, обматывал скотчем мохнатую морду некоего существа.
«Собака…» – выдохнул кто-то.
«Тварь», – не согласился другой.
Конечно, речь шла об отклонениях в психике.
Собак нельзя держать в Экополисе. Любой биологический объект здесь рассматривается как носитель болезнетворных организмов. Хозяина собаки (или
