Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади

Глаза — сферы жемчужно-серого цвета — были меньше настоящих глаз, с узкими поперечными разрезами. Я не знаю, что за механизм был там внутри, но с обратной стороны у них были тончайшие золотые выводы для подсоединения к нервным окончаниям. Всю первую стадию операции Принц спал, пока я и Бордо ассистировали Хирургу. Потом пришло время его разбудить. Лицо его исказила конвульсия боли, но вскоре это прошло, и Бордо пробормотал какую-то молитву.

— Дайте свет, — сказал Хирург.

Бордо подвел ближе круг лампы. Принц сказал:

— Да, да, я вижу разницу.

Бордо вышел, я последовал за ним. Он дрожал, лицо его позеленело от страха.

— Теперь вы убьете нас? — спросил он.

— Конечно, нет.

— Я узнал…

— Вы узнали бедного Пилигрима, — сказал я, — с которым случилось в пути несчастье. И не больше. Больше ничего.

Пока я смотрел, что есть у Бордо в магазинчике, вышли Хирург и его пациент. В глазницах Принца поблескивали жемчужно-серые сферы искусственных глаз. Он больше был похож на машину, чем на человека, и когда он передвигался, прорези в глазах расширялись, сужались, потом опять расширялись, бесшумно, будто украдкой.

— Смотри, — сказал он и пошел через комнату, указывая на предметы и называя их. Я понимал, что он видел их будто через плотную ткань, но все-таки видел, хоть как-то видел. Он опять надел маску, и с наступлением ночи мы ушли из Дижона.

Принц казался почти бодрым. Но глаза, которые он получил, были лишь жалким подобием тех, которые у него вырвал Гормон, и очень скоро он понял это. В ту ночь, когда мы спали на жестких лежанках в приюте Пилигримов, Принц кричал от ярости, и в свете луны я видел, как поднимались его руки со скрюченными пальцами и как его ногти вонзались в невидимого врага снова и снова.

2

Только к концу лета добрались мы до Парриша. Мы вошли в город с юга и шли по широкой упругой дороге, которую с обеих сторон обрамляли тысячелетние деревья, и нас поливал прекрасный летний дождь. Порывы ветра обдавали нас сухими листьями. В эти моменты та ночь, когда пал Рам и мы оба бежали из этого покоренного города, казалась кошмарным сном. За время нашего долгого путешествия всю весну и лето мы как-то посуровели, и серые башни Парриша, казалось, обещали новую жизнь. Я чувствовал, что мы обманываем себя, потому что миру нечего было предложить почти слепому Принцу с рухнувшими надеждами и Наблюдателю, у которого давно уже были не те силы.

Город был довольно мрачным. Ведь даже поздней зимой над Рамом сияло солнце в безоблачном небе. Над Парришем, казалось, постоянно нависало затянутое облаками небо, а здания и весь город казались мрачными. Даже стены города были цвета серого пепла и совсем не радовали глаз. Ворота были широко открыты. Возле них сидел с угрюмым видом человек в одежде союза Часовых, который даже и бровью не повел, когда мы подошли. Я вопросительно взглянул на него. Он покачал головой.

— Входи, Наблюдатель.

— Без проверки?

— Ты что, не слышал? Шесть месяцев назад все города были объявлены свободными. Приказ Завоевателей. Ворота теперь никогда не закрываются. Половина Часовых без работы.

— Я думал, что Завоеватели ищут врагов, — сказал я. — Бывшую знать.

— У них где-то есть контрольные пункты, но Часовые там не работают. Город свободен. Входите, входите.

Когда мы прошли ворота, я спросил:

— Зачем же ты тогда здесь?

— Сорок лет я здесь стоял на посту, — сказал Часовой. — Куда мне идти?

Я понимающе развел руками и кивнул, как бы сочувствуя его горю, и мы вошли в Парриш.

— Пять раз я входил в Парриш через южные ворота, — сказал Принц. — Всегда на колеснице. И мои Измененные шли впереди и возвещали о моем прибытии звуками своих голосов. Мы шествовали к реке, проезжая древние здания и памятники, прямо во дворец Виконта Парриша. А ночью, высоко над городом мы танцевали на гравитационных площадках. А еще там был балет Воздухоплавательниц, а потом в Башне Парриша нам показывали рассвет. И вино, красное вино Парриша, женщины в дерзких нарядах! Ах, как манили их бедра и обнаженные с красными сосками груди! Мы купались в вине, Наблюдатель.

Он неопределенно махнул рукой:

— Это Башня Парриша?

— Я думаю, это останки метеорологической машины, — сказал я.

— Метеорологическая машина — это вертикальная колонна. А то, что вижу я, больше похоже на конус, поднимающийся от широкого основания к более изящной вершине, как Башня Парриша.

— А я вижу, — сказал я мягко, — вертикальную колонну высотой в тридцать человеческих ростов, заканчивающуюся неровными зубцами. И потом, Башня не может быть так близко от южных ворот, ведь правда?

— Да, действительно, — пробормотал Принц и выругался. — Это и вправду метеорологическая машина. Эти глаза, которые мне всучил Бордо, мало что видят, а? Я обманываю себя, Наблюдатель. Я обманываю себя. Найди-ка шлем мыслепередачи и узнай, в городе ли Виконт.

Еще какое-то мгновение я смотрел на усеченный конус метеорологической машины, этого фантастического устройства, которое принесло столько горя миру в период Второго Цикла. Я попытался мысленно проникнуть внутрь через его блестящие, казалось смазанные маслом, мраморные стены, увидеть складки кишечника таинственных устройств, которые смогли потопить целые континенты, которые давным-давно смогли превратить мои родные гористые земли на западе в цепь островов. Потом я отвернулся, надел шлем мыслепередачи, задал вопрос относительно Виконта и получил ответ, какой и ожидал, и тогда уже попросил назвать места, где мы могли бы остановиться.

Принц спросил:

— Ну?

— Виконт Парриша был казнен cо своими сыновьями во время Завоевания. Его династия больше не существует, его титул упразднен, а его дворец теперь превращен Завоевателями в музей. Все остальные представители знати Парриша либо мертвы, либо покинули город. Я устрою вам место в приюте для Пилигримов.

— Нет. Возьми меня с собой, к Летописцам.

— Вы хотите присоединиться теперь к этому союзу?

Его жест выражал нетерпение.

— Да нет же, глупец! Но как я могу остаться один в незнакомом городе, где у меня нет друзей? И что я скажу Пилигримам в их приюте? Я останусь с тобой. Летописцы вряд ли откажутся приютить и накормить слепого Пилигрима.

У меня не было выбора. И он отправился со мной в Дом Летописцев.

Нам пришлось пройти через весь город, и на это ушел почти весь день. Парриш, казалось, был в смятении. С приходом Завоевателей разрушилась структура общества, ремесло огромного количества людей оказалось ненужным, ненужными оказались целые союзы. На улицах я увидел десятки своих братьев, Наблюдателей, некоторые тащили за собой тележки с приборами, а другие, вроде меня, освобожденные от своей ноши, едва понимали, чем же им можно заняться. Мои собраться казались угрюмыми и опустошенными. У многих был тупой и безразличный взгляд, какой бывает от пьянства, которое захлестнуло их теперь, когда они оказались никому не нужны и вся дисциплина в союзе полетела к черту. Еще без дела слонялось много Часовых в подавленном состоянии, потому что им нечего было охранять, и Защитников, испуганных и потрясенных тем, что защищать уже было нечего. Я не видел Магистров и, конечно, Правителей, но зато по городу бесцельно бродили Клоуны, Музыканты, Писатели и многие другие, кто раньше служил при дворе. Бесчисленные Ньютеры, не привыкшие сидеть без дела, сбивались то здесь, то там в бессмысленные кучи. Только Продавцы и Сомнамбулы, казалось, как обычно заняты делом.