Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади

— Но теперь ты знаешь мое имя! А ведь мне, так же как и тебе, запрещено его называть!

— Но я у вас его не спрашивал, — сказал я твердо.

Я так и не назвал своего имени. Конечно, это была небольшая победа — не назвать свое имя Принцу, который был лишен власти. Но он заставил меня платить за это непослушание, отыскивая самые мелочные поводы для мести. Он придирался ко мне, досаждал мне, дразнил, проклинал и поносил меня. Он с презрением говорил о моем союзе. Он требовал от меня лакейских услуг. Я смазывал его металлическую маску, я закладывал мазь в его глазницы; я делал многое другое, о чем унизительно даже, вспоминать. Так мы и брели по дороге в Парриш, пустой старик и опустошенный юноша, ненавидя друг друга; два странника, связанные необходимостью и долгом.

Это было трудное время. Мне приходилось терпеть его постоянно меняющееся настроение: то он строил радужные, но несбыточные планы о том, как освободить Землю, то снова проваливался в пропасть отчаяния, сознавая, что Завоевание уже свершилось. Мне приходилось защищать его, когда он опрометчиво вел себя в селениях. Забывая, что он уже не Принц Рама, он отдавал жителям приказы, а иногда даже позволял себе кого-то ударить. А ведь это было совершенно недопустимо для святого человека, каким бы должен быть Пилигрим. Но самое ужасное другое — я вынужден был заботиться о том, чтобы он удовлетворял свою похоть, и покупал для него женщин, которые приходили к нему под покровом ночи, не имея понятия, что отдавали себя тому, кто называл себя Пилигримом. А он был обманщиком, потому что у него не было даже звездного камня, с помощью которого Пилигримы общаются с Провидением. Мне чудом удалось уберечь его от казалось бы неминуемого разоблачения, когда однажды в пути мы повстречали еще одного Пилигрима, теперь уже настоящего. Это был очень непростой старик, умеющий и готовый спорить, буквально напичканный теологическими софизмами.

— Подойди и давай поговорим об имманентности Провидения, — сказал он Принцу, а Принц, нервы которого в этот день были натянуты до предела, ответил ему какой-то грубостью.

Я украдкой пнул его в царскую голень, а потрясенному Пилигриму сказал:

— Наш друг неважно себя сегодня чувствует. Вчера вечером он общался с Провидением и услышал откровение, из-за которого его рассудок немного помутился. Молю тебя, позволь нам продолжить путь и не говори с ним о святости, пока он не придет в себя.

Благодаря этой моей импровизации, мы могли продолжить путь.

С наступлением тепла Принц немного оттаял. Может быть, он примирился со своей катастрофой, а возможно где-то в закоулках своей легкомысленной головы он осваивал тактику приспособления к своему новому положению. Он даже как-то беззаботно говорил о себе, о своем падении и об унижении, которое он испытал. Он так говорил о власти, которая у него когда-то была, что было ясно — он и не помышлял о том, чтобы ее вернуть. Он рассказывал о своем богатстве, о своих женщинах, о драгоценностях, которые ему когда-то принадлежали, и о странных машинах, о своих Измененных, Музыкантах, Слугах и Магистрах, и даже друзьях Правителях, которые преклоняли перед ним колени. Не могу сказать, что в такие минуты он вызывал у меня чувство симпатии, но, по крайней мере, я видел, что за холодной маской — страдающий человек.

Он даже и во мне увидел, наконец, человека. А это было для него нелегко.

Он говорил:

— Ты знаешь, Наблюдатель, когда обладаешь властью, то вся беда в том, что ты отрезан от людей. Люди становятся для тебя чем-то неодушевленным. Ну вот ты, например, был для меня просто машиной, которая где-то рядом проводит Наблюдения, чтобы обнаружить Завоевателей. А ведь у тебя были мечты, надежды, огорчения и все остальное, но я-то воспринимал тебя, как старика, который существует только ради того, чтобы выполнять в союзе свои функции. Теперь я понял гораздо больше.

— Что же?

— Что ты был когда-то молод, Наблюдатель. У тебя был родной город, который ты любил. Семья. Наверное, даже девушка. Ты выбрал союз, выбрал дело и научился ему, ты боролся, у тебя болела голова и подводило живот, и вообще было очень много трудных минут в твоей жизни, когда ты пытался разобраться, что к чему в этом твоем деле, для чего оно. И ты видел, как проезжали мы, Магистры, Правители, пролетали мимо, как кометы. И вот судьба свела нас на этой дороге в Парриш. И кто же из нас больше счастлив сейчас?

— Я ощущаю себя вне счастья или печали, — ответил я.

— Это правда? Это правда? Или это просто маска, за которой ты прячешь истинные чувства? Признайся, Наблюдатель, ведь по законам твоего союза ты не имеешь права жениться. Но ты хоть когда-нибудь любил?

— Случалось.

— А сейчас?

— Я уже стар, — ответил я уклончиво.

— Но ведь теперь ты можешь любить, правда? Ты теперь свободен от клятвы своего союза. У тебя может быть невеста.

Я рассмеялся:

— Кому я нужен?

— Не говори так. Ты совсем не стар. Ты полон сил. Ты повидал мир и понимаешь его. А что, в Паррише ты бы мог найти себе какую-нибудь молодую женщину, которая… — Он вдруг замолчал, а потом спросил: — А ты когда-нибудь испытывал искушение, когда ты еще должен был соблюдать клятву?

Как раз в этот момент над нами пролетела Воздухоплавательница. Это была женщина средних лет, и ей трудно было лететь, потому что умирающий дневной свет давил на ее крылья. Меня пронзила острая боль. И мне хотелось сказать Принцу: да, да, было такое искушение. Совсем недавно ворвалась в мою жизнь маленькая Воздухоплавательница, девушка, совсем еще ребенок, Эвлуэла. И по-своему я любил ее, хотя даже ни разу не коснулся, и я до сих пор люблю.

Но я ничего не сказал Принцу Энрику.

Я все смотрел на эту Воздухоплавательницу, которая была свободней меня, потому что у нее были крылья и, окутанный теплом этого весеннего вечера, я почувствовал, как меня пронизывает холод одиночества.

— Еще далеко до Парриша? — спросил Принц.

— Мы будем идти и идти и когда-нибудь придем туда.

— А потом?

— Я буду учиться в союзе Летописцев, для меня Парриш — начало новой жизни. А для вас?

— Я надеюсь отыскать там друзей.

И мы шли вперед долгие часы каждый день. Некоторые из тех, кто проезжал мимо, предлагали подвезти нас, но мы отказывались, потому что на проверочных постах Завоеватели наверняка будут искать таких, как Принц. Мы прошли десятки миль по туннелям, прорытым под горами, ледяные вершины которых вздымались в заоблачную высь. Потом мы пересекали равнины, на которых раскинулись крестьянские угодья. И мы останавливались у пробуждающихся после зимы рек, чтобы охладить горящие ступни ног. Нас нещадно палило золотое солнце. Мы шли через этот мир, но были вне его. Мы не слушали новостей Завоевания, хотя было очевидно, что победа Завоевателей была полной и окончательной. Они сновали повсюду в своих маленьких машинах и рассматривали наш мир, который теперь принадлежал им.