И. Штефан - Путь к звездам

И комнату наполнила чистая, как кристалл, мелодия; полились каскады легких, освежающих, как прохлада горного ключа, звуков. Все быстрее, все легче неслись они, сплетаясь в непревзойденную по своему богатству и выразительности гармонию… Фуга Баха…

Затем последовала веселая, бодрая, ликующая и нежная музыка, такая нежная, что она казалась почти осязаемым присутствием, и хотелось удержать ее, не отпускать от себя. Соната Моцарта…

Затем колыбельная песня, такая примиряющая, такая тихая, какой может быть только песнь матери.

Шуман…

Когда наконец руки Марии Бутару легко соскользнули с клавишей и она осторожно повернула голову, Матей, казалось, о чем-то мечтал: глаза его были закрыты и голова, соскользнув с руки, низко склонилась к ручке кресла.

Тихонько, на цыпочках подошла мать к сыну и заглянула ему в лицо. Лицо его было ясно и спокойно. Губы чуть приметно улыбались. Все его существо дышало миром.

Матей Бутару сладко спал, убаюканный нежной мелодией колыбельной песни.

Город

Утреннее солнце только-только поднялось над крышами многоэтажных домов, и теперь от них ложились, пересекая бульвары, длинные, косые тени. Как всегда поутру, автоматические цистерны усердно мыли мыльной эмульсией эластолитовые мостовые. За ними шли ленточные щетки и электрические аспираторы, которые очищали их до последней пылинки. Молнией пролетали автомобили, движимые атомной энергией. Время от времени на площадях приземлялись геликоптеры, и из них торопливо выходили пассажиры. На высоте десятков метров, над домами, мчались многовагонные фуникулеры. Но, хотя в эти ранние часы уличное движение было особенно сильно, все это происходило совершенно бесшумно.

Матей Бутару открыл входную дверь и остановился на пороге, вдыхая всей грудью свежий утренний воздух. В руке у него была маленькая кожаная сумка с микролентами записи проекта. Оп медленно охватил взором картину проснувшегося города и неспеша направился к улице по тенистой каштановой аллее — Калитка автоматически захлопнулась за ним с чуть слышным металлическим звоном. Пройдя несколько шагов, он столкнулся с молодым человеком, спешившим к нему навстречу.

Оба удивленно остановились.

— Куда ты, Санду? — спросил Матей.

— К тебе. Я не думал, что ты можешь выйти так рано. Хотел было проводить тебя до института…

— Спасибо. Я угадываю, что руководило тобой: тебе, наверное, хотелось быть ближе к твоему другу в трудную минуту его жизни, — пошутил Матей. — Очень тронут.

— Признаться, меня толкало к тебе нетерпение. Я просто не мог больше выдержать дома. Время казалось бесконечным… Я должен был двигаться, что-то делать… — И, как бы желая доказать свою потребность в действии, инженер-телемеханик Александр Продан отчаянно замахал своими длинными руками, что заставило Бутару расхохотаться.

— Нужно быть более спокойным, Санду! — сказал он. — Бери пример с меня. Погляди… — начал он, но вдруг сконфуженно замолчал, вспомнив, как он вел себя накануне.

И оба приятеля, рука об руку, смеясь, двинулись дальше.

Если бы они немного прислушались к тому, что говорилось вокруг них, то очень удивились бы, потому что в эти дни ничто не обсуждалось так пламенно в Бухаресте, как отважный план межпланетной экспедиции, разработанный коллективом ученых во главе с молодым астрономом Бутару.

Газеты пространно обсуждали этот проект и — как и следовало ожидать — многие из обывателей начинали серьезно увлекаться бесстрашной затеей молодых ученых. Интерес к этому эпохальному событию превысил даже сенсацию, вызванную первыми опытами утепления Исландии с помощью аэроносимых атомотермических установок.

Было известно, что в разработке плана космической экспедиции участвовали инженеры, астрономы, физики, математики — целая группа воодушевленной им молодежи. Сегодня должна была состояться сессия Астрономического исследовательского института, от которого зависела судьба этого плана, и потому ничуть не удивительно, что прохожие нетерпеливо вертели кнопки своих портативных телеприемников в ожидании передачи репортажа.

— Послушай, Санду, — сказал Матей, обращаясь к своему спутнику. — Я убежден, что наши планы будут приняты. Все выкладки выверены до точки. Мы предусмотрели даже самые незначительные, казалось бы, мелочи. Наши научные работники должны признать, что то, что мы предлагаем, вполне осуществимо, и что эта экспедиция может послужить огромным вкладом в дело прогресса мировой науки. Жаль, что именно ты не сможешь участвовать в ней. Ты, чья помощь была для меня такой ценной во все время разработки этого проекта.

— Я бы от всей души хотел быть с вами. Но, прежде чем через год, мне не управиться с установкой единого телекомандного центра ракетного транспорта, а до тех пор…

Веселая мелодия, а затем три коротких радиосигнала прервали их, и тотчас же на небе появился проектированный текст:

“СЕМЬ ЧАСОВ!”

Экраны телевизоров засветились, и по ним поплыли дрожащие, концентрические круги. Послышалось заглушенное гудение, и вслед за тем на экране показалось хорошо всем знакомое лицо диктора, который бодрым и звонким голосом провозгласил:

— Доброе утро, дорогие зрители!

Мы начинаем нашу передачу сообщением последних новостей. Вопрос, давно уже занимающий общественное мнение нашей страны, близится к разрешению. Сегодня, в семь с половиной часов утра, в Астрономическом исследовательском институте в Бухаресте состоится чрезвычайная научная сессия для обсуждения проекта межпланетной экспедиции, представленного астрономом Матеем Бутару от имени группы молодых румынских ученых. В наших ближайших передачах мы будем вас держать в курсе обсуждения проекта.

Большинство слушателей закрыли свои портативные телевизоры. Они удовлетворились тем, что им уже недолго ждать. Теперь все спешили на места работы, используя скорейшие средства сообщения, которые прорезывали город с одного конца в другой.

Александр Продан проводил Бутару до геликоптера, ожидавшего на соседней площади.

— Ну, желаю тебе успеха, Матей! — сказал он другу. — И не беспокойся, — я завтра же примусь за работу и налажу нужные тебе системы управления на расстоянии.

Геликоптер плавно отделился от земли.

Продан проводил его глазами. Теперь геликоптер летел между стройными башнями многоэтажных зданий, подобный маленькой стрекозе, и, наконец, совсем исчез за величественным зданием гелиостанции. Инженер повернул обратно. Он сел на алюминиевую скамейку движущегося тротуара рядом с каким-то нервничавшим пассажиром, который все время сердито бормотал к пущей потехе окружающих: