Вспомнить всё - Филип Киндред Дик
История, подводящая итог всем рассказам из антологии Харлана Эллисона «Опасные видения»
[The Story to End All Stories for Harlan Ellison's Dangerous Visions] фэнзин «Niekas», осень 1968 г.
Электрический муравей
[The Electric Ant] 4 декабря 1968 г. «Fantasy & Science Fiction», октябрь 1969 г.
Опять та же тема: многое ли из того, что мы зовем «реальностью», существует вне пределов нашей собственной головы? Концовка этого рассказа пугает меня до сих пор. Ветер, свищущий, воющий в пустоте… такое чувство, будто персонаж слышит предсмертный стон гибнущего, распадающегося мира. (1976 г.)
Сказка о бобре по имени Шоколадерри, которому вечно чего-нибудь не хватало
[Cadbury, the Beaver Who Lacked] Написан в декабре 1971 г. Не публиковался до 1987 года.
Приятный сюрпризец для нас, темпонавтов
[A Little Something for Us Tempunauts] 13 февраля 1973 г. Антология «Последняя стадия», редакторы-составители – Эдвард Л. Ферман и Барри Н. Малзберг (1974).
В этот рассказ выплеснуто безмерное разочарование в программе освоения космоса, так взволновавшей нас поначалу, – чего стоила одна только первая высадка на Луну! – а после всеми забытой, практически замороженной, канувшей в прошлое. Размышляя об этом, я задался вопросом: неужели «программу» путешествий сквозь время ждет та же судьба? А может быть, в них, обусловленное самой природой временных парадоксов, кроется нечто гораздо худшее? (1976 г.)
Квинтэссенция любой истории о путешествиях во времени – какое-либо столкновение; лучше всего, столкновение персонажа с самим собой. Собственно, в этом и заключена суть большинства хороших произведений, однако в рассказе вроде «Приятного сюрпризца для нас, темпонавтов» столкновение лицом к лицу с самим собой допускает отстраненность, невозможную ни в каком ином литературном жанре… отстраненность, непонимание – чего, впрочем, и следует ожидать. Вот Эддисон Дуг Первый, живой, едет в лимузине следом за катафалком, везущим к кладбищу гроб с телом Эддисона Дуга Второго, и знает об этом, понимает, что в данный момент он – не один человек, а два, разделен надвое, будто бы пораженный телесной, физической шизофренией. Впрочем, разум его тоже скорее расколот надвое, чем един: из происходящего он не извлекает ничего нового ни о себе, ни о том, другом, Эддисоне Дуге, более неспособном рассуждать, раздумывать над решением проблемы, лишь неподвижно лежащем в кромешной тьме. Сей иронический казус – всего-навсего один из множества казусов, какие могут произойти в рассказе о путешествиях сквозь время. Полагать, что перенос в будущее и обратно завершится скорее пополнением знаний, чем их утратой, по меньшей мере наивно. Тройка темпонавтов отправляется в грядущее и волею случая застревает в целой сети парадоксов, причем самым смешным, самым горьким из них мне представляется оторопь, недоумение первопроходцев по поводу собственных же поступков. Как будто выигрыш в знании, обеспеченный выдающимся технологическим достижением, – в точном знании, что произойдет дальше, – снижает способность к истинному его осмыслению. Наверное, Эддисон Дуг знает чересчур многое…
Работая над этим рассказом, я, усталый, взгрустнувший, сам не заметил, как провалился в пространство – хотя тут лучше сказать «во время» – собственных персонажей глубже обычного. Почувствовал себя беспомощным в высшей степени, в квадрате, в кубе. Ничто не подавляет сильнее стойкого ощущения поражения, а я, отстукивая строку за строкой, осознал: то, что для нас остается проблемой чисто психологической – проблемой чрезмерной осведомленности о вероятности неудачи, ведущей к самому плачевному результату, – для путешественника во времени немедленно превращается в проблему экзистенциальную, вполне реальную камеру пыток. На наше счастье, мы с вами, впадая в депрессию, заключены внутри собственной головы, но как только путешествия во времени станут реальностью, подобные саморазрушительные психологические состояния могут стать причиной неисчислимых бед. И тут научная фантастика снова позволяет писателю перенести чисто внутренние, психологические проблемы во внешнюю среду, облекает их в форму целого общества, целой планеты, где все до единого, так сказать, застревают навек в некогда обособленном, уникальном сознании. Нет, я ни в чем не виню некоторых читателей, возмущающихся подобными фокусами, поскольку пребывание в чужом сознании, чужом мозгу, далеко не всегда приятно… однако подумайте, сколь ценен для нас этот инструмент, позволяющий осознать, что не все мы видим вселенную под одним углом – и вдобавок необязательно одну и ту же. Благодаря ему сумрачный, жуткий мир Эддисона Дуга, внезапно выплеснувшийся наружу, раздавшийся в ширину, становится миром множества человек. Однако в отличие от читателя, который способен – и отнюдь не преминет, – дочитав рассказ до конца, отрешиться от мира автора, персонажам рассказа деваться некуда. В реальном мире такая степень тирании пока недостижима… но, вдумчиво оценив мощь всеохватного пропагандистского аппарата современных государств – в случае вражеских государств мы называем подобную пропаганду «промывкой мозгов», – вполне резонно задуматься: а может, вопрос только в степени? Да, прямо сию минуту наши славные вожди еще не способны опутать нас тенетами собственного сознания, попросту обвешавшись гирляндами старых запчастей от фольксвагеновских моторов, однако тревоги персонажей моей истории по праву могут стать нашими: ведь с нами, пусть в меньшем масштабе, происходит нечто очень похожее!
В определенный момент Эддисон Дуг изъявляет желание «больше не видеть лета». На это нам следует решительно возразить: внушать нам подобные взгляды и желания, пусть исподволь, пусть из самых благих побуждений, не позволено никому. Всем нам – всем коллективно и каждому в отдельности – нужно стремиться увидеть как можно больше лет и зим, сколь ни несовершенен наш с вами нынешний мир. (1973 г.)
Предличности
[The Pre-Persons] 20 декабря 1973 г. «Fantasy & Science Fiction», октябрь 1974 г.
Этим рассказом я навлек на себя буйную ненависть Джоанны Расс[76], написавшей мне омерзительнейшее из всех писем, которые я когда-либо получал, и в какой-то момент объявившей, что, как правило, призывает единомышленников к избиениям людей – правда, словом «люди» она в данном случае не воспользовалась, – смеющих высказывать подобные мнения. Признаю, мой рассказ освещает вопрос крайне предвзято. Весьма сожалею, если оскорбил в нем чувства тех, кто не согласен со мной по поводу свободы абортов. Получил я и некоторое количество угрожающих, оскорбительных писем без подписей, причем не только от отдельных читателей, но и от организаций, пропагандирующих свободу абортов. Ну что ж, ладно. На ровном месте плюхнуться в кипяток – таким талантом я отличался с детства. Простите, ребята, но от защиты предличностей я не отступлюсь. Не сдвинусь назад ни на шаг. «Hier stehe ich! Ich kann nicht anders
