Дальней дороги - Владимир Дмитриевич Михайлов
— Не так громко, — сказал он. — Не то вы распугаете все живое в радиусе километра, а то и двух. Да, Витя, я слушаю вас с удовольствием. Жаждете видеть меня? Не ожидал, что произведу на вас такое впечатление… Да я вам, собственно, ничего и не рассказывал. Ах, остальное вы додумали сами? Смотрите, не ошибитесь…
Он помолчал, слушая.
— Ну, допустим, все это удастся, и я возьму вас. Но что скажет ваш шеф? Добрый? М-да, значит, он основательно изменился с тех пор, как я видел его в последний раз… Вот видите, он вам ничего не рассказывал, хотя у него есть, что порассказать, я знаю, — значит, он не хотел. А почему…
Он снова умолк. Потом сказал:
— Ну что же — это и в самом деле справедливо. Нельзя обрекать людей на что-то, не испробовав предварительно этого самому, тут я с вами согласен. Ну что вам сказать, давайте встретимся еще раз. Сейчас же? Жаль, конечно… Нет, я имею в виду прогулку: давно уже мне не приходилось бродить так по лесу. Что? — Он засмеялся, но в глазах его была грусть. — Ну, это не те леса. Ладно, что-нибудь мы с вами придумаем. Прилетайте — хотя бы на полигон рамаков, там есть такой маленький домик для приезжающих — вот-вот, там я и обосновался. А я вылетаю сейчас же.
Он опустил руку с коробочкой и еще с минуту постоял, вслушиваясь в частый стук дятла.
— Счастье не бывает продолжительным, — изрек он наконец. — Но ничего не поделаешь, юнец прав.
Он снова поднял коробочку, из одного угла ее вытянул антенну, больше похожую на обыкновенную булавку. Затем повернул назад и вскоре вышел к тому месту, где суетились муравьи.
— Надеюсь, — пробормотал он, — мы не помешаем им.
Он остановился и поднял коробочку над головой. Через несколько минут послышалось негромкое жужжание, кургузая машина повисла над поляной. Человек отошел в сторону, подальше от муравейника; машина послушно следовала за ним. Он остановился. Тогда машина мягко приземлилась.
— Да, — сказал человек. — Ты, конечно, помогаешь экономить время. Но все же пешком куда приятнее!
Он провел ладонью по дверце, прежде чем открыть ее. Затем уселся в кресло. Повернул несколько переключателей на пульте и закрыл глаза.
— Волгин, Волгин, — негромко проговорил он. — Не знаю, как с рамаками, но с тобой вряд ли мы договоримся, корифей. Интересно, насколько ты изменился за это время и в какую сторону. Все же то, что ты встретил Лену, говорит в твою пользу. Это я видел собственными глазами, это неоспоримый факт, именно такой, какие так уважают наши друзья рамаки. Но ни о чем другом я судить пока не могу.
Он открыл глаза вовремя — под ним уже были кусты и редкие строения полигона.
11
Волгин осторожно затворил за собой дверь, уселся в кресло, оперся на стол локтями и несколько секунд сидел не двигаясь, неотрывно глядя на Лену и бессознательно улыбаясь. Наконец и она, так же внимательно глядевшая на него, улыбнулась в ответ; тогда он внезапно стал серьезным, даже мрачным: он вспомнил, что визит его был не просто дружеским визитом.
— Ну как тебя устроили? — спросил он. — Хорошо? Если что-нибудь не так, только скажи.
— А ты здесь что — наместник Бога?
— Да вроде этого, — усмехнулся он, и почувствовал, что усмешка получилась неуместной — выходило, что он хвастался, а Волгин не хотел этого. — В общем, институт разрабатывает мою идею. Но обо мне — в другой раз, я, как видишь, в порядке, у меня все благополучно.
— Да, — сказала она. — Ты благополучен.
— Хватит обо мне. Давай лучше о тебе и… — он кивнул головой — о нем.
Она положила руку на живот.
— О нем — пока рано, тебе не кажется? Да и зачем?
— Что значит — зачем! Естественно же! А что касается того, что рано, то тут, понимаешь ли, все зависит от точки зрения.
— Не совсем понимаю, — сказала Елена. — Слушай, Волгин… Я ведь помню тебя и знаю, что такие предисловия — не к добру. Может быть, ты скажешь, в чем дело?
— Ну, конечно, скажу, — ответил он после недолгого колебания. — Дело в счастье, только и всего.
— В счастье… — медленно проговорила она. — В чьем?
— В твоем, в его…
— О моем, я думаю, не стоит. А у него все впереди.
— Вот-вот. Но «все впереди» — не значит «неизбежно впереди». Жизнь, как ты знаешь, выкидывает разное. И, может быть, надо уже заблаговременно подумать о том, чтобы это самое счастье для нового человека было гарантировано.
— Ты все еще говоришь загадками и самыми общими местами. Конечно, каждый человек мечтает о счастье. Только — что каждый из нас понимает под этим словом?
— Ну, вот взять тебя, — сказал Волгин и тряхнул волосами, словно отбрасывая что-то, мешавшее ему. — Взять тебя. Мы одни, мы давние друзья, можем говорить откровенно. Ты не была счастлива, я-то уж это знаю.
Ее веки дрогнули, когда она подтвердила:
— Не была.
— Хотя, — неожиданно для самого себя торопливо произнес Волгин, — хотя в свое время я, кажется, делал все…
— Если ты об этом, — прервала Елена, — то не надо.
— Да нет, не об этом… это нечаянно сказалось, прости. Но ты несчастлива была прежде всего потому, что всю жизнь хотела того, чего не могла. Так?
— Так, — тихо ответила она. — Но к чему…
— Подожди… Я не зря, поверь. Ты принадлежала Дальней разведке, правда? Вспомни, сколько раз мы стартовали вместе!
— Не так-то уж много…
— Пять раз, совершенно точно.
— Шесть, — сказала она. — Считая старт с Земли — шесть.
— Пусть шесть. Помнишь, с какой радостью, подъемом, как это еще называется, с каким восторгом ты это делала?
— Забыть нельзя. Если бы даже хотела…
— И как ты не смогла выдержать до конца ни одного поиска — тоже помнишь, конечно. Как отвратительно чувствовала себя, как не могла думать ни о чем другом, только о Земле, как мечтала о возвращении туда… И ведь ты не боялась, я растоптал бы каждого, кто заподозрил бы тебя в трусости, в слабодушии, но у нас таких не было: мы быстро научились отличать трусость от чего-то другого, и все мы знали, чего ты стоишь. Но с этим справиться ты не могла…
— Бывали дни, когда я просто переставала чувствовать себя человеком, — призналась Елена, опустив голову.
— Мы видели, что с тобой творится неладное. И посоветовали тебе
